Эромахия. Демоны Игмора. Виктор Ночкин
оруженосец Гайса не уступил очереди у водопоя оруженосцу Игмора… тоже семь лет назад… А это… Пять лет назад? Оскорбил словом? Задержал гонца? Три года назад?
– Прошу прощения, ваша светлость, – печальным тоном произнес Удвин, и при его словах снова стало тише, гости прислушивались к негромкому голосу тщедушного защитника, – когда речь заходит о чести и достоинстве, мой родич не признает мелочей и не ведает срока давности. Оскорбление есть оскорбление! Мы с Фэдмаром будем весьма удивлены, если ваша светлость рассудит иначе.
Граф нахмурился. Задумался. Наконец произнес:
– Да, это так… но сегодня мы разбираем не обиды, нанесенные Игмору, а обиды, нанесенные им! Вот взять хотя бы это… нападение на вассала, похищение жены и ребенка…
– Да какое похищение! – рявкнул, поднимаясь, Фэдмар. – Ни малейшей обиды не нанесли. Игмор не сражается с женщинами и детьми! Да я!..
– Погоди, – осадил родича Эрлайл.
К удивлению Отфрида, отец послушно сел и затих. И снова заговорил дядя.
– Рискуя навлечь на себя немилость вашей светлости, – поклон графу, – я все же замечу, что нынче истцы и ответчик – не купцы или крестьяне, misera contribuens plebs.[7] Споры между благородными господами, если претензии взаимны, мы можем разрешить Божьим судом.
Удвин трижды хлопнул в ладоши – двери распахнулись, и в зал вступил оруженосец Эрлайла. Следом трое солдат Игмора внесли полный боевой доспех сеньора. Железо в их руках гремело и лязгало сочленениями, заглушая твердый стук подошв. Зал затаил дыхание. Латы выглядели угрожающе, от гладкой стали словно повеяло холодом.
Отфрида больше всего заинтересовали не перипетии судебного процесса, не аргументация сторон, даже не выражение лица графа Оспера, от которого, казалось бы, зависит исход тяжбы, – самым интересным было умение дяди Удвина увлечь зал, заставить, когда нужно, шуметь, а когда нужно, притихнуть. В этом было нечто сродни чуду – огромная толпа подчинялась мановению руки и негромкому слову тщедушного Эрлайла. Может, дядя – колдун? Может, он навел чары и волшебством заставил две сотни человек подчиняться его голосу и жесту? Вот сейчас, пока оруженосцы, гремя железом, шагают между рядами, зрители молча глядят на них.
– Да! – снова поднимаясь, рявкнул Фэдмар. – Я предлагаю решить наши тяжбы Божьим судом. Облачимся в доспехи, сядем на коней, возьмем оружие – и там, на ристалище, пусть Всевышний рассудит, кто прав!
Эрлайл улыбнулся, растягивая тонкие бледные губы. Зрители взвыли, предвкушая новое развлечение.
– Погодите! – перекрывая крики публики, возопил Оспер. – Если обиды, нанесенные господином Фэдмаром соседям, в самом деле велики, то в этом списке я вижу сущую ерунду, либо давние, давно забытые деяния!
Когда заговорил граф, шум унялся – отчасти.
– Я вынужден повторить, – повысил голос Удвин, – что для нас с Фэдмаром нет обид больших и малых, нет и срока, способного смыть обиду. Впрочем, если вашей светлости угодно, я готов
Жалкий податной народ (