Интимная история человечества. Теодор Зельдин
(582–602) обнаружил одно исключение. Его поразили три захваченных им славянина, у которых не было оружия. У них с собой были только гитары, или цитры, и они бродили по свету и пели о радостях свободы, жизни на просторах, на свежем ветру. Они сказали ему: «Это нормально, когда те, кому чужда война, с рвением посвящают себя музыке». Их песни были о доброй воле, и они стали известны как люди со свободной волей. В 1700 году такие люди еще встречались, но Петр Первый постановил, что их больше не должно быть: все должны принадлежать к тому или иному сословию, с установленными законом повинностями. Однако 150 лет спустя Тарас Шевченко, освобожденный украинский крепостной, сочинял стихи в той же традиции, клеймя деспотов и настаивая, что надежду можно найти в природе.
…Послушает море, о чем плещет в споре,
И гору он спросит: молчишь почему?[3]
Рабство существовало прежде всего потому, что те, кто хотел, чтобы их оставили в покое, не могли не оказаться на пути у тех, кто склонен к насилию. Насильники побеждали на протяжении большей части истории, так как они культивировали страх – врожденное чувство любого человека.
Кроме того, люди становились рабами «добровольно». В ацтекской Мексике большинство рабов предпочитали, если можно так выразиться, оставаться погруженными в депрессию, желая уклониться от своих обязанностей, – например, бывшие игроки в патолли, национальную игру с мячом, которых погубило их пристрастие к этой забаве, или женщины, уставшие от любви и предпочитающие обеспечить себе пропитание: в основе договора с рабом было то, что его обязаны кормить, а если не кормят, то должны освободить. Когда жители Московской Руси научились обороняться от хищников и стали порабощать друг друга, выработалось восемь разных форм рабства, из которых наиболее распространенным было «добровольное». Организованной благотворительности в то время не существовало, и голодные продавали себя в рабство. Между XV и XVIII веками крепостными были около десятой части русских, так что рабов было больше, чем горожан, воинов или священников. Один американский историк сравнил этих рабов бедняками в США, живущими на пособие.
Рабство в России было чем-то вроде ломбарда для тех, кому нечего было продать, кроме самих себя; треть рабов сбегали, но обычно возвращались, измученные свободой, не в силах избавиться от менталитета узника: «Не всякий раб мечтает о свободе. После нескольких лет полного подчинения независимое существование в суровой реальности стало почти немыслимым», – говорит историк Хелли. В Америке бежать было труднее: в южных штатах США существовала, пожалуй, одна из самых суровых рабовладельческих систем в мире, поскольку рабов активно использовали для получения высоких доходов от сельского хозяйства. Но каковы бы ни были конкретные условия, тот факт, что существовало столько видов рабов и что каждый индивидуум мог подвергаться разным
Перевод П. Карабана.