Черная невеста. Мария Николаевна Покусаева
к горлу. Интересная анатомическая реакция – Флоренс знала, что это лишь глупые метафоры, но именно они лучше всего описывали то, что она чувствовала, толкая тяжелую дубовую дверь.
В кабинете дядюшки всегда было чисто и пахло хвоей, табаком и бренди. И неприятностями. Сегодня там пахло еще и ладаном – как всегда, когда приходил отец Сэмюэль. Черная сутана делала его похожим на злого, нахохлившегося от холода ворона с по-лисьему хитрым взглядом, и приносил он обычно недобрые вести. И письма тоже недобрые, те, которые Флоренс предпочла бы не читать.
А вот дядюшка читать их любил – вслух, с выражением. Он обладал глубоким бархатным голосом и владел им не хуже иного актера. Флоренс знала, какие острые иглы могут прятаться в этом бархате.
– Мы ждали тебя, дорогая. – Дядюшка указал ей на кресло.
Сам он сидел за письменным столом – и, как ни странно, сегодня перед ним не было бежевого конверта, лишь графин с лимонадом и хрустальный бокал. В графине плавали зачарованные металлические кубики. Они не позволяли льду таять даже в такую жару, как сегодня, так что лимонад был холодным, а стекло – запотевшим.
Отец Сэмюэль стоял у окна, заложив руки за спину. Когда Флоренс вошла, он обернулся и одарил ее лучшей из своих улыбок, предназначенных для добродетельных девиц. Девицам, в чьей добродетели он сомневался, отец Сэмюэль улыбался иначе – скорбно, словно мысли о розгах и публичном порицании причиняли боль ему самому.
– Здравствуй, дитя, – сказал он и протянул руку.
Флоренс подошла ближе, поклонилась, коснувшись губами серебряного перстня на пальце священника, и лишь потом села в кресло. На самый краешек, положив руки на колени и выпрямив спину.
От запаха ладана мутило.
– Доброго дня, отец Сэмюэль, – сказала Флоренс. – Доброго дня, дядюшка Оливер.
Дядюшка кивнул. Они не спешили ей что-то говорить, и Флоренс заволновалась.
– Что-то с матушкой?
Отец Сэмюэль совершенно не по сану хохотнул.
– Похвально стремление дочери узнать, все ли хорошо с матерью ее, но нет, дорогая Флоренс. – Он сел в кресло напротив. – Сегодня речь пойдет не о ней.
Кресло словно бы вздохнуло, поскольку тело отца Сэмюэля больше подходило не священнику, а грузчику в доках – так говорил кузен Бенджи, сама Флоренс ни в каких доках, конечно, никогда не бывала.
Тишина повисла такая, что до Флоренс донеслось хрипловатое дыхание отца Сэмюэля. Ему было душно: стояло начало лета, но погода решила пошалить, и жара нарастала. Худенькой Флоренс с волосами, забранными наверх, и в легком платье – нежный сатин цвета сливок, воздушная вышивка на коротких рукавах – было душновато, но терпимо, а вот отцу Сэмюэлю наверняка приходилось тяжело. Делиться с ним лимонадом дядюшка Оливер не спешил.
– Осенью тебе исполнится восемнадцать, Флоренс. – Дядюшка говорил ласково и спокойно.
– Да, это так, сэр, – отозвалась она и потупила взгляд.
Светлый ковер под ногами сиял чистотой – горничные вымывали его каждый вечер, так что утром в кабинете пахло лимонным мылом. Флоренс посмотрела на свои атласные туфельки и свела стопы вместе, носок к носку, пятка к пятке.
– Десять лет я воспитывал тебя, как родную дочь, – продолжил дядюшка Оливер тем же тоном. Почти торжественным. – Оплачивал твои наряды, твою учебу в пансионе, который, к сожалению, разочаровал нас всех…
Отец Сэмюэль кашлянул, потому что при разговоре о пансионе Оливер Силбер терял всю уверенность и спокойствие.
– Твои книги и еду на твоей тарелке, – закончил дядюшка.
Его холодные серые глаза потемнели. Силберы все были такими, холодными, как ледышки, только Флоренс получила от отца другую масть: матушка говорила, что ее волосы похожи на красное золото, тусклое от старости, но драгоценное. А глаза как бренди, шутил отец, и они все смеялись. Дядюшка Оливер смеяться не любил, делал это неохотно и редко.
– Я благодарна вам, дядя. – Флоренс снова опустила взгляд на ковер.
Однажды, давно, ей пришлось вычистить его: чудодейственное лимонное средство от грязных пятен щипало, когда попадало на царапины. Царапины были от осколков: маленькая Флоренс, дочь незадачливого растяпы-художника и взбалмошной Аделины Силбер, позора семейства, так не хотела слушаться мудрого дядюшку, что с яростью бросила на пол хрустальный стакан с бренди. Дядюшка Оливер тогда был искренне удивлен. Очень удивлен – и очень зол, после этого он пообещал племяннице, что еще одна такая выходка – и она отправится в обитель Cвятой Гертруды, где от таких выходок лечили ваннами с холодным льдом, ментальными чарами, от которых болела голова, и кровопусканием.
Это был единственный раз, когда дядя заставил Флоренс делать черную работу.
Но Флоренс больше не кидала ни в стены, ни об пол ничего, что могло бы расплескаться или разбиться, не из страха перед наказанием. Служанок было жалко – им же все убирать.
– Но ты понимаешь, Флоренс, что у меня есть собственные