Матабар. Кирилл Клеванский
сына, она знала. Четко и ясно. Без всяких сомнений и пустых надежд.
Её муж мертв.
Спустя еще несколько часов это подтвердил шериф и те люди, что принесли на гору изломанное тело Гектора. Шайи смотрела на побледневшую кожу, на почти выскользнувшие глаза из орбит, на опухший язык, плетью свисавший изо рта. На засохшую пену в уголках губ. Но все равно видела своего любимого мужа. Того, кто…
Она помотала головой.
Шайи не могла позволить себе очередные рыдания и скорбь. Все это потом. Не сейчас.
– У нас нет выбора, – словно ответил её мыслям идущий впереди старик.
Его ноги не проваливались в снег. Кожа не синела под гнетом пощечин северного ветра. Он шел сквозь вьюгу, на высоте в несколько километров так же легко, как иной господин прогуливался от одного салона к другому.
Шайи прижимала к себе крепко спящего Эрти и в чем-то завидовала младшему сыну. Укутанный в тепло и уют, он еще не знал, как жесток и суров окружавший их мир. Как тот жаден до любой, самой маленькой крупицы радости. И как похож на ночное небо. На бесконечную тьму, лишь изредка пронизываемую осколками света. Света, который больше не казался Шайи таким уж ярким.
Все вокруг побледнело. Исцвело. Померкло. Будто краски, еще недавно наполнявшие их дом и всю Алькаду, тоже скорбели об утрате своего последнего охотника.
– Я могла бы работать больше, – у Шайи не оставалось сил, чтобы перекрикивать вой горного ветра, но она знала – дедушка услышит. – не только швеей, но еще прачкой и поваром и…
– И кто будет воспитывать Эртана? – перебил дедушка. Несмотря на буран, ветер и отсутствие воздуха на такой вершине, Шайи четко слышала его голос. Будто они снова сидели на кухне, пили цветочный чай и болтали о чем-то незначимом, но таком приятном. Вот только… не было ни чая, ни кухни, а разговор ножами резал душу женщины. – Я не смогу, Шайи… ты знаешь.
Эртан…
Дедушка ни разу, на памяти Шайи, не называл своего старшего внука так, как его назвал когда-то Гектор. Он рассказывал, что ветер мог поймать оброненное слово и донести до слуха тех, кому не следовало знать данного при рождении имени.
– Может кровь матабар в нем просто спит, может…
– Может, – опять перебил дедушка. – а может и нет… Я слабею с каждым днем, Шайи. Я чувствую это.
Дедушка остановился. Так резко, что Шайи едва не налетела на своего проводника сквозь холод и мрак. И видит Светлоликий, в это краткое мгновение, когда до сухой, сгорбленной спины оказалось рукой подать, что-то внутри женщины предательски зашептало.
Остановись.
Протяну руку.
Толкни его.
Забери сына.
Беги…
Беги!
Но бежать было некуда. Шайи никогда не считала себя слабой. Да и никогда ею и не являлась. Но, за тридцать лет своей жизни, она хорошо усвоила урок, что этот мир, по крайне мере здесь – на юге прерий, принадлежал тем, кто сильнее. Она, едва перенесшая непростые роды, потерявшая кормильца, умеющая в жизни лишь одно –