Дочь кузнеца, или Секреты Cредневековой стоматологии. Ноэль Ламар
торопливо перебирая чётки. Вспомнив сцены из исторических романов и фильмов, я встала на колени. Что делать дальше, и о чём следует говорить, я совершенно не представляла.
Молчание затянулось, и по ту сторону перегородки раздался недовольный голос духовника.
– Ну, что же ты, дочь моя, язык проглотила? Читай канон покаяния!
Я не сразу нашлась, что ответить. Придав своему голосу максимальный оттенок скорби и раскаяния, я произнесла:
– Святой отец! Да после удара моего и хвори долгой память у меня напрочь отшибло! Едва батюшку узнала, очнувшись! А уж молитвы святые и вовсе не упомню…
Священник ответил не сразу, видимо, обдумывая услышанное.
– Память отшибло, говоришь? Так то по грехам твоим, дочь моя, не иначе. Либо по грехам родительским. Отец-то твой, тоже не сказать, что добрый сын церкви. От беса сие, от беса! Память-то твою нечистый своими происками замутил! Ну, быть так, повторяй за мной: «Mea culpa, mea maxima culpa…».
Хорошо, что в университете мы, как все студенты-медики, изучали латынь, и я без труда поняла, что это формула католического таинства покаяния: «Моя вина, моя величайшая вина…». Читала же я о таком, и не раз, а вот как на грех, совсем забыла на своей первой и столь важной в моей теперешней судьбе исповеди. Происходящее сейчас – это своего рода экзамен для меня, и мне предстоит с честью его выдержать. Ради себя, ради своего нового отца.
– Ну, дочь моя, покайся, в чём согрешила? – сурово спросил отец Стефан из-за перегородки. Всё-таки здорово, что он не смотрит мне прямо в глаза.
Я стала плести первое, что пришло на ум. Постаралась состроить из себя глуповатую деревенскую девицу.
– Грешна, святой отец. Постные дни не всегда соблюдаю. Вот намеднись, в святую пятницу, взяла, да и пирогом с дичью оскоромилась. Прости меня Господи!
– Бог простит. За этот грех налагаю на тебя три дня сухояденья, – отозвался духовник. – Ещё чем согрешила? Кайся!
– Ближних осуждаю, святой отец. Вот, было дело, на днях кумушка отцовская Молли на огород наш своих кур запустила, так я давай её бранить почём зря. Дура ты старая, говорю, дура! А вы сами посудите, падре, можно ли кур-то без присмотра держать? Курица – она тварь неразумная, не разбирает, где свой огород, а где чужой. Вот и выходит, что хозяйка виновата. Ну, и обругала я её под горячую руку, каюсь! – продолжала я нести околесицу. Похоже, начала успешно входить в роль недалёкой селянки.
– Ну, курей-то оставь, грешница, не о курах сейчас речь! – недовольно прервал меня духовный наставник. – Ты главное-то скажи: девства ещё не растлила? Не блудила ли с кем, грешным делом? С парнями-то не гуляла?
Я притворно всхлипнула и заныла:
– Да что вы, святой отец! Нет на мне греха такого, Бог видит. Девица я честная. Заповеди соблюдаю. И подумать-то мне о блуде страшно, а не то, чтобы сотворить эдакое…
– Не лжёшь ли, Лира Лидс? – грозно вопросил отец Стефан. – Память, говоришь, у тебя отшибло. А помнишь ли, что солгать духовному отцу – всё одно, что солгать пред престолом Господним? Верно ли, что не блудила? Блудниц