Жернова судьбы. Николай Георгиевич Пятков
радостью встречи знакомые места. Миновав через полторы сотни километров предпоследнюю на этом пути небольшую деревушку с необычным названием Волковойна, я въехал в Луки и, оставив машину на обочине дороги недалеко от усадьбы деда, чуть ли ни бегом спустился по сырой, но уже зазеленевшей по окраинам дорожке к омуту. К Ефиму Васильевичу заходить не планировал, посовестился, поскольку мне казалось, что мои прошлогодние две встречи с ним не дают права запросто открывать калитку его усадьбы.
С первыми же забросами в бурлящий поток возле старой плотины на переполненном весенней водой омуте всё на свете перестало существовать для меня и началось то время, которое и превратило рыбалку в мою страсть на всю жизнь – я остался один на один с природой и самим собой. Увлеченный этим процессом, я совершенно забыл о времени, мало обращал внимания на то, что происходит вокруг меня, но в какой-то момент боковым зрением заметил, что кто-то спускается к знакомой лодке, лежащей на приколе в пробивающемся к свету дня молодом камыше. Присмотревшись, я увидел, что это был Ефим Васильевич. Он тоже приметил меня, остановился, вглядываясь, а затем, сбросив с плеча весла, загремел лодочной цепью и занялся какими-то своими делами. Мне подумалось, что будет невежливо игнорировать его появление на берегу, где больше никого и не было, кроме нас, да и поскольку хоть и мало, но мы всё-таки знаем друг-друга. Собрав снасть, я вышел из воды и направился к нему, чтобы поприветствовать. Дед тоже повернулся в мою сторону:
– А я вижу, чья-то машина стоит, – поздоровавшись, прохрипел он. – Сюда не так много ездят. Дай, думаю, лодку на воду спущу да заодно посмотрю, кто здесь. А это вы! Надолго приехали?
Мы немного поговорили.
– Зайдешь? – опять, как и прежде, не сразу же переходя на «ты», спросил старик, – я чайник поставлю. Вот только управлюсь.
Он мотнул головой в сторону начавшей утопать в свежей зелени травы и кустарников дорожки от шоссе, по которой спускались пять-шесть женщин с сумками и узлами.
– Это кто же? – поинтересовался я.
– Это из Дедюрёва. В магазин ездили.
Он, как и многие деревенские, выговаривал слово «магазин» с ударением на второй слог, но это не раздражало меня, напротив, казалось здесь очень естественным и даже, по-своему, приятным на слух.
– Перевезу их сейчас, – и начал сталкивать лодку в разбухшую от вешних вод речку.
Деревня Дедюрёво лежала на противоположном берегу за лесом и полем, километрах в полутора отсюда. Летом туда добирались, переходя речку вброд ниже омута посреди Луков по уложенным когда-то на мелком участке дна стеновым бетонным плитам: достаточно было только закатать брючины или приподнять полы юбки. Но весной река меняла свой характер из-за большой воды, могла быть бурной и опасной – того и гляди, собьет и утянет, – да и была ещё довольно холодна.
Пассажирки со своими покупками