Мосты в бессмертие. Татьяна Беспалова
господин Оттого…
– Баня готова, господин Кун! – голос Фекета прозвучал глухо из темноты. Отто поднял лицо к небу. Ночь уронила на его лоб первые снежинки.
Отто заметил ее издали и поначалу не узнал. Неопрятно одетая, с растрепанной прической она тащила через госпитальный двор тяжелую бадью.
– Фройляйн Гаша! – окликнул он ее, но она не обернулась, и он позабыл о ней до вечера.
Пришел транспорт с первой партией больных – пять тяжело раненных бойцов вермахта. Один из них – летчик с оторванной кистью руки. Потом еще один транспорт, еще раненые, тяжелые, едва живые люди, с оторванными конечностями, обожженные. Отто, увлеченный осмотром пациентов, не вспоминал о Гаше.
А вечером она явилась сама. Умолила сначала часового, а потом и Фекета пропустить ее, стала робко в дверях, ждала терпеливо, пока Отто поднимет взгляд от бумаг.
– Что-то случилось, фройляйн? – он старался казаться холодным и не задерживать на ней взгляд, как делал обычно. Слишком уж хороша была она в измятой, с надорванным подолом юбке, с растрепанной косой, без ленты, без обычных женских прикрас. Ах, ее глаза блистали тревогой.
– Что-то случилось? – повторил он.
– Моя мать больна. Тиф.
Не говоря ни слова, он поднялся, накинул на плечи шинель, схватил стетоскоп. По улице тащил ее под руку, стараясь унять дрожь от внезапно накатившего возбуждения. Она была так близко, так же пахла березовым дымом. Но на этот раз к запаху дыма примешивался ощутимый аромат крови. Что это? Признак наступления менструации? Ах, нет же! Она весь день возилась с ранеными!
Ему казалось, будто они бесцельно бродят по уличкам и закоулкам Горькой Воды, будто они влюблены, и время, и поздняя осень, и липкая грязь под ногами утратили для них всякое значение. Глафира время от времени заглядывала в его лицо, и он видел надежду с примесью застарелой усталости, он видел доверие, лишь слегка омраченное привычным страхом утраты. Она надеялась на него так, словно он являлся могущественным жрецом. Наконец они достигли дощатых ворот. За невысоким плетнем виднелся беленький домик с выкрашенными синей краской ставнями посреди запруженного полужидкой грязью двора. Из-за покатой соломенной крыши выглядывали голые ветви старой яблони, чуть в стороне теснились черешни и ягодные кусты странного, колючего растения, называемого крыжовником. На противоположной стороне двора, под навесом был разложен нехитрый крестьянский инструмент, там же располагались загон и сарай для скота. Так выглядели все зажиточные усадьбы в этих местах. Гаша открыла калитку. Зычно звякнул надвратный колокольчик.
Внутренне устройство дома старосты мало отличалось от временного жилища Отто. Та же горница в три окна, те же скамьи, застеленные домоткаными коврами, тот же сумрачный лик скорбящей Мадонны, подсвеченный жиденьким огоньком лампады. Большую часть комнаты занимала огромная, свежевыбеленная и жарко натопленная