Королевы бандитов. Парини Шрофф
угостить чаем с молоком и специями, поговорить об ужасающем одиночестве и затаенной ненависти, которые всегда сопутствуют заплывшим синяками глазам и сломанным ребрам. Но потом Гита вспомнила, что Фарах идет домой, к детям. И порыв угас сам собой.
2
Гита считала себя самостоятельной женщиной, которая всего добилась сама. Всего, кроме вдовства. Вопреки мнению соседей, она «сняла кольцо из носа» не потому, что убила Рамеша. Более того, у нее ни разу в жизни не возникло желания его убить. Хотелось уничтожить только некоторые свойства его натуры – те, что делали его гневливым и злопамятным, заставляли напиваться и обвинять ее в том, что у них нет детей, хотя причина с равной долей вероятности могла быть и в нем самом. Но в ее семейной жизни, даже когда отношения с мужем стали токсичными и он начал распускать руки, был не только негатив, никуда не исчезло то, что Гита в нем любила – те свойства Рамеша, которые сейчас, если она теряла бдительность, утрачивая контроль над своими чувствами, по-прежнему вызывали у нее непрошеную нежность.
Теперь она думала о Рамеше скорее по привычке, чем из чувства долга. Ей казалось, что воспоминания о нем принадлежат не ей, а кому-то другому – они сделались какими-то нереальными, киношными, что ли. К примеру, как Рамеш спас руки Гиты от ожогов, идеально поджарив пападам[7] вместо нее, когда его родители пришли на смотрины невесты. Или как в первый год их брака он засыпал, забыв свою ладонь у нее на плече, на бедре, на животе. Как учил ее свистеть двумя пальцами, как хохотал, когда у нее это не получалось и вместо свиста изо рта с шипением вырывались брызги слюны. Он хохотал, и от уголков глаз у него разбегались морщинки.
Но со временем Рамеш научил Гиту не только свистеть. Он научил ее не перебивать его, не пересаливать еду, правильно извиняться, если ему казалось, что еда все-таки пересолена («Ты был прав, я не права, прошу у тебя прощения»), и молча принимать пощечины. А еще кормить его на половину семейного бюджета, потому что вторую половину он оставлял в лавке Карема, но при этом по-прежнему требовал себе полноценный рацион.
Гите никакие уроки были больше не нужны. Когда Рамеш исчез, она поначалу винила себя, потом – Карема. Этот человек ассоциировался у нее с запахом самогона, которым разило от Рамеша, – сладковатым, но омерзительным. Эта тошнотворная вонь пропитала кровать, Гиту, весь дом. Ей вдруг подумалось, страдает ли Фарах от мужниного перегара так же, как она, научилась ли дышать ртом? И сразу возникло острое желание выговориться и выслушать Фарах, поделиться с ней откровениями человека, уже претерпевшего кораблекрушение и выжившего на необитаемом острове.
«Если тебе так одиноко, – разозлилась на себя Гита, – заведи собаку».
Рамешу не хватило духа достойно уйти, хлопнув дверью после громкой ссоры, – нет, он попросту исчез однажды безоблачным вечером вторника. За ужином Гита не перебила его ни разу, ундхью[8] не было пересолено, а когда пришло время ложиться, он поцеловал ее, и она заснула с улыбкой на устах. Как блаженная идиотка. Последний удар от Рамеша
Пападам – очень тонкая хрустящая лепешка из чечевичной муки.
Ундхью – традиционное овощное блюдо индийского штата Гуджарат, требующее длительного процесса приготовления.