Градус любви. Кэнди Стайнер
как она произнесла мою фамилию, по шее пробежали мурашки. Будто имя говорило обо мне больше, чем грязная одежда.
– И что с того? – Я повернулся и увидел, как близко она стояла, почти касаясь меня своей грудью. Даже на высоких каблуках Руби Грейс была ниже меня рос-том, но уверенно смотрела в глаза.
– О, извините, – сказала она и осторожно шагнула назад. – Я не хотела. Просто раньше я сидела за вами в церкви. Когда была маленькой. – Она вспыхнула от смущения. Мы играли в ту игру… господи, забудьте! Мне так неловко.
Она махнула рукой и отошла назад, опустив голову. Затем сцепила руки на талии, дожидаясь, когда я заговорю и поведу мимо высоких рядов из бочек, но я просто стоял и смотрел на нее.
Я будто увидел ее впервые.
Это извинение, осознание себя было искренним и настоящим. За обликом, который она демонстрировала с такой легкостью, мелькнула юная девушка.
И я улыбнулся.
Потому что вспомнил.
Не знаю, как я не понял сразу, но разве можно было узнать в этой великолепной, стильной женщине ту веснушчатую девчонку, что пинала в церкви спинку скамейки, на которой я сидел? Она тогда была совсем ребенком, а мне уже исполнилось восемнадцать. Я только что закончил школу, и в церкви мне было так же скучно, как ей. Даже не помню, в какую игру мы играли – помню лишь, что Руби Грейс хихикала так громко, что мать стучала по ее запястью свернутой в трубочку программкой.
Вспомнив эту картину, я улыбнулся, а потом меня осенило.
Я только что пялился на женщину, которую знал в прошлом как надоедливую девчонку, сидящую за мной в церкви.
Это низко даже для тебя, Беккер.
– Ты была той еще мелкой засранкой, – наконец сказал я.
Она вытаращила глаза, но мило улыбнулась.
– И это говорит Беккер? Ребята, да вы прославились своими проделками.
– Нам нравится отрываться.
Она засмеялась.
– Это еще мягко сказано.
Когда она по-новому смерила меня взглядом, в ее глазах замерцали искорки. Руби Грейс уже не смотрела так, словно я был грязным отребьем ниже по положению, а, скорее, расценивала меня как старого друга, который напомнил о детстве.
Ей было всего девятнадцать, но по грустинке в глазах я понял, что она давным-давно распрощалась со своей наивностью.
Я осознал, что неотрывно смотрю на нее, и мы встали чуть-чуть ближе друг к другу, пока она не прочистила горло и не сделала шаг назад.
– Итак, – сказала Руби Грейс, обводя взглядом бочки. Они были уложены стопками по тридцать в высоту и сотню в ширину, и в каждой из них виски выдерживался до идеального вкуса. – Какая из этих красоток моя?
– Эксклюзивные там, – ответил я и направился вдоль длинного ряда из бочек.
По пути Руби Грейс разглядывала этих деревянных чудищ, и я открыл было рот, чтобы как обычно выдать речь о преимуществах эксклюзивных бочек: о том, что их выпускают в ограниченном количестве, что ни у кого не будет виски такого же вкуса, что каждая бочка выдерживалась по-особенному – при разной температуре и в течение разного времени. Но вместо