Багульника манящие цветы. Валентина Петровна Болгова
с её любимым растением, который он привёз ей с севера. В кувшине стояли веточки багульника.
Попрощавшись с учительницей, все стали расходиться, что – бы дать время побыть наедине с матерью её сыну.
Фёдор смотрел на свежий холмик, и сразу всплыло его детство.
Мать воспитывала Федю одна. Муж её погиб во время войны и снова выйти замуж она не решилась, боясь, что его сынишку может обидеть отчим. Всю свою жизнь мать посвятила сыну. Учила уму – разуму, как впрочем, и всех своих учеников.
Фёдору сейчас стало стыдно. Стыдно так, что он оглянулся – никто его не видит? Да кому он нужен, кроме родной матери! Вот только теперь её нет.
Почему жизнь такая жестокая? Почему не даёт умных мыслей тогда, когда это бывает ко времени, а не тогда, как, например, сейчас. Что толку в том, что Фёдор переосмысливает именно сейчас всю свою жизнь? Сколько доставлял он своей матери хлопот и неприятных минут? Сколько раз она за него краснела, испытывая в своём добром сердце чувства вины за него, своего Федю.
– Прости меня, мама. Тебе не пришлось гордиться своим сыном на земле, но я тебе обещаю, что краснеть за меня на небесах тебе не придётся. Одно меня угнетает – почему, вместо меня наказан мой сын? Почему тебе бы ещё не жить на этой земле и дарить радость людям, как ты умела это делать? Почему не я загнан под холм, где находишься ты? Хуже, чем эти минуты, какие я сейчас переживаю, у меня не было. Я наказан. Наказан, и готов принять это наказание смиренно. Ради тебя, мамочка, ради твоей достойной памяти у сельчан я тебя не подведу.-
Фёдор плакал. Сквозь слёзы повторял:
– Я даже не достоин этих слёз, не достоин, но не могу их остановить. Прощай, мама. Вот и пришло то время, когда твои руки больше никогда не прижмут сына к своей груди. Светлое и святое слово «мама» я уже никогда не произнесу. —
У Фёдора лились, не останавливаясь, слёзы, защемило сердце. Должно быть, точно так же щемило сердце у его матери от непутёвой жизни сына.
По коже пробежали мурашки.
Он выпрямился – нечего теперь стоять и хлюпать носом. Жить, надо начинать по – другому жить. Жить так, что – бы радовались за него люди, и не стыдно было перед ними. А за Петьку он будет молиться. За живого ли, за мёртвого, но будет просить у Всевышнего милости к своему сынишке.
Фёдор посмотрел на букет багульника:
– Надо же! Чужой человек с дальнего севера вёз эти веточки. Вёз для его матери, а он, родной сын, только сейчас узнал, что его мама любила сиреневые цветочки багульника. И Фёдор пообещал-
– Я обязательно посажу, мама, на твоей могиле это растение, главное, что – бы оно принялось.
Он смотрел, не отрываясь на зелёные листочки стойкого багульника и, нежно прикоснувшись к одной из веточек, сорвал один листочек.
Растёр пальцами и глубоко вдохнул терпкий его запах.
Лёгкое дуновение ветерка коснулось его щеки. Он замер и по какому – то непонятному объяснению, Фёдор понял, что это мама, его мама