Платон, Плотин и Баламут. О фантастике, кино и не только. Марат Исангазин
А там, где трагедия, появляются обычно и запоминающиеся личности – Гамлет, Лир, Ромео и Джульетта.
Но есть и подводные камни. На первый план может выйти не персонаж, а сама проблема и стать самоценной и самодостаточной. И опять появляются тогда в произведениях бледные и ходульные характеры (см. например «Спасти декабра» Севера Гансовского и др.).
Третья волна
Если ПЕРВОЙ волной переболели еще в начале шестидесятых практически все наши известные фантасты (некоторые там остались и до сих пор), а яркими представителями второй являются братья Стругацкие, то ТРЕТЬЮ волну представляют прежде всего Виктор Колупаев и Кир Булычев (особенно его «гуслярский» и «Алисин» циклы).
Когда уже «terra incognito» завоевана и освоена, на проселочной дороге, отчаянно скрипя и поднимая клубы пыли, появляются повозки с поселенцами, их женами и детьми. Они – не Герои. Приехали уже почти на готовое. Проведены и газ и водопровод. И Пандора из опасной планеты превратилась в курорт. Осталось лишь все это обжить и очеловечить. Понос у ребенка или улыбка женщины для ТРЕТЬИХ значимее ракопауков и тахоргов. Они и не познают, и не восстают, они живут, «шьют сарафаны и легкие платья из ситца», поют и танцуют, любят и ссорятся, спят и едят, работают и отдыхают.
Если раньше с воодушевлением выдумывались различные парадоксы вокруг времени, теперь «испытание машин времени» – работа не лучше (но и не хуже) других, на нее надо приходить к восьми и уходить в пять. И сама эта машина времени – штука обыкновенная и нисколько не удивительная, а вот девчонка-школьница, которая неожиданно постучала в дверь, – это чудо (Виктор Колупаев «Девочка»).
Для ТРЕТЬЕЙ волны научная фантастика – ФОН. Это уже не интересно. Пошло и банально, как лаборатория по массовому поиску талантов. Истинный талант всегда выбивается из ряда, из закономерности (Виктор Колупаев «Случится же с человеком такое?»).
В рассказах Колупаева научно-фантастический антураж задается буквально в нескольких фразах, обычно в первых одном-двух абзацах, и на этом фоне уже разворачивается фабула. Как декорации в театре – их немного, чтобы не загромождать сцену, и они достаточно узнаваемы: дерево и скамейка это парк, полки с книгами и телевизор – квартира и т. д. В то же время декорации должны сразу же стать до того привычны и шаблонны что, обозначив место действия, им надлежит как-то психологически исчезнуть, раствориться в спектакле, перейти в автоматизм восприятия, как тот почтальон у Честертона.
Третьей появляется ЛИРИКА. Человек, наконец, выделился из рода и огляделся вокруг: чем он, собственно, отличается от других? То, чем владеет только он и никто больше – его чувства. Эти чувства и становятся предметом рассмотрения фантастов третьей волны. Сопряженный бурному развитию НТР рационализм шестидесятых неизбежно редуцирован и не охватывает всей полноты мира. Впрочем, Стругацкие заметили это еще в 65-м:
– Это