Азбука спасения. Том 53. Никодим Благовестник
и лег, думая про себя, дабы с молитвою уснуть, потому и лежа внимал молитве, и вдруг прекратилось обычное трепетание, но новое некое неизреченное начало происходить действие без трепета, отчего особенно понудился он во внимание углубиться: как из-за необычного действия, так и из-за обильно умножившейся сладости и сильнейшего к Богу влечения, ибо оно отворило ему сердце, и начал он туда ясно и чисто смотреть и явственно видеть – ибо в сердце сделалось как бы некое тело, кажущееся извне темным, внутри же белым, светлым и прекрасным. И тогда сильнее сделалось действие молитвы, вместе и сладость приумножилась, и вскоре начал из того тела, являющегося внутри сердца, аромат благовония как бы испыхивать.
Потом же, подобно как от меха сжимаемого, излетел с великим стремлением всплеск, но не враз, а брызгами – одни за другими, и этот всплеск ударял, лучше же сказать, поражал сладостью во все стороны сердечные; и от такого всплескивания появилось в сердце как бы некое обливание нестерпимой сладостью, прелагающей его всего в любовь Божию, и затем начали учащенно, словно от какого-то сильного и крепкого сжимания и стеснения, излетать из того тела быстросладостные брызги, и пронзали они своей сладостью с обильнейшей любовью Божией не только само сердце, но и его всего самого исполняли таковой сладостью.
После того пошла, поднимаясь, вся та сладость выше груди, и дух с дыханием стало захватывать и удерживать от той пресильной исходящей сладости, и уже не мог он более молитвы производить; и вот, вскоре тот образ, являемый в виде тела, вместе с подыманием сладости стал прелагаться в пламень, и, еще выше поднимаясь и сладость умножая, охватил всю грудь, и как бы задавил ее своею пламенной непостижимой сладостью, и тогда уже совсем не мог он дышать, но так, без дыхания, на ту огненновидную пламенеющую сладость внимательно смотрел; когда же в память пришел и осознал, что не имеет дыхания, тогда, истинно уразумев и почувствовав, что не производится у него дыхания, помыслил про себя, что не дыша умрет, и, так внимая, начал привлекать и вводить свое дыхание, а между тем та пламенно-являемая сладость стала, изменяясь, умаляться, и укрываться, и вскоре совсем невидимой сделалась.
И так, нимало не спавши, восстав от ложа своего, много удивлялся он и недоумевал об этой непостижимой, утешительной, с любовью Божией соединенной сладости, и также недоумевал, как долго пробыл без дыхания и не задохнулся, а наиболее, – - что и не утомился, и не восскорбел, но еще и легкость, и большее оживление ощущал. Я же спросил старца, говоря: «Была ли у тебя, отче, тогда память о Боге?» Он же мне сказал: «Чистейшею памятью Божиею и любовью ко Господу и Богу, Спасителю нашему Иисусу Христу все и составлялось».
71. Опять, в иной день, когда лежал он из-за болезненной своей немощи с обычным углублением в молитву, вдруг по подобию прежнего стало в нем двигаться сердце и являться