Эндшпиль Мастерграда. Олег Белоус
руки, – слушай, а Трубочист выдюжит еще?
– Придется, пока не закончим с ракетами, вытащить не получается.
Смирновский направился в сторону прятавшегося среди деревьев белоснежного здания дома отдыха-там ожидал его служебный автомобиль, а Маклаков долго провожал его взглядом, потом позвал внучку и, взяв ее за теплую ладошку, направился вслед.
***
Майское солнце в зените, желтое, косматое, почти не грело едва успевшую подсохнуть землю – весна на балтийском побережье выдалась холодная и слякотная. Несмотря на это император все же решил ехать, хотя жена чувствовала себя нехорошо и отговаривала от охоты: холодно, далеко и ничего интересного. К тому же и зверь зимнюю шкуру до конца не сменил на летнюю. Не охота, а смех один! А если Петруша хочет развлечься, так можно и бал собрать в Зимнем дворце или посмотреть новый фильм мастерградский. Зело чудесный и удивительный – фрейлины о нем все уши прожужжали! Но разве государь-батюшка станет кого слушать если вожжа зашла за хвост? Вроде все хорошо, и детишки радуют успехами, и жена любимая. И царство-государство приросло землицей изобильно и науки с промышленностью произрастают в нем на зависть всему миру, но пару раз в год поднимется жадная, лихая душа, неуспокоенная, голодная. И тогда перечить не моги! Побагровел от гнева. Велю и все! Царь я или не царь? Тьфу! Император! Мария Алексеевна вздохнула. За почти полтора десятилетия супружеской жизни она знала мужа лучше, чем он сам себя и понимала, когда можно настоять, а когда лучше не перечить. Но настояла, чтобы сопроводить мужа и, собралась на диво быстро.
Спустя час маленькая кавалькада из Петра, императрицы Марии, царского любимца князя Меньшикова и двух отделений царских телохранителей во главе с капитаном, свернула с дороги и углубилось по узкой тропинке, петлявшей между деревьев. Чаща дышала прелью сырой и пресной. Серая ветошь неба, лес немой, сонный после долгой зимы… Всадники ехали медленно – дорога была тяжелая, грязная, плелась все больше по сплошному, темному лесу, голые ветви деревьев, издавая на ветру суровый, протяжный шум, почти полностью скрывали солнце.
Красиво очерченные губы императрицы сжались в нитку. Томительно было на душе – что-то болело и зудело, как заноза в сердце. К тому же она хотя и научилась верховой езде, но коня недолюбливала, предпочитая передвигаться на автомобиле из императорского гаража или, на крайний случай на карете. Но время шло, ничего не происходило, воздух прохладен и свеж, звуки не таили ничего ужасного, и помаленьку женщина успокоилась, кони шагали бодро и браво, словно под настоящими драгунами.
Император молчал. Внезапный клекочущий и близкий крик ворона словно разбудил его от недолгой дремы. Поднял голову: вороненая, в черной синеве оперенья птица, поджав ноги, в беззвучном полете перемахнула тропинку. Неожиданно для самого себя сказал:
– Верно не ждет нас Митрич, будем сюрпризом! – и, встрепенувшись, хрипло и довольно хохотнул.
– Мин херц, – ответил Меньшиков, ехавший по узкой тропинке по правую руку. В голосе звучали возмущение и даже