Книга Готель. Мэри МакМайн
простыми опорами, подвал явно остался от гораздо более древнего строения, нежели крытый соломой дом наверху. Чем могло быть это место прежде, рассеянно подумала я, осматривая груды свертков и консервных банок в углу. Прежде чем вступить в свою должность в университете Северной Каролины, я провела пятнадцать лет в Германии – защищая докторскую, работая постдоком [1], читая лекции, – но то, как европейцы беспечно превращают старейшие помещения в склады, по-прежнему казалось мне кощунством.
– Фрау профессор Айзенберг. – Ингрид Фогель обратилась ко мне официально вопреки моим неоднократным просьбы называть меня Гертой. Она уже стояла рядом с неровной формы камнем, вынутым из пола, держа в руке древний сейф. Из нашей электронной переписки я знала, что рукопись должна быть внутри. – Hier ist er.
Тремя днями ранее фрау Фогель написала мне, чтобы рассказать о средневековой рукописной книге, обнаруженной в подвале дома ее покойной матери. Она сказала, что посещала мое выступление в Германии, хотя встречи с ней я не припомнила. В электронном письме фрау описала все, что ей известно о книге – та иллюминирована и написана на средневерхненемецком языке женщиной, – и спросила, не заинтересует ли меня такая находка. Во вложении были результаты радиоуглеродного датирования, подтверждающие возраст книги, и пример одной из страниц. Рукописный текст представлял собой мрачное стихотворение о Белоснежке на малоизвестном алеманнском диалекте; под ним было искусное изображение злой феи, танцующей на розе. Кроваво-красные губы, мертвенно-бледная кожа и копна черных волос.
Когда электронное письмо от фрау Фогель упало в мой почтовый ящик, я сидела у себя в кабинете, готовя программу для осеннего семестра и пытаясь не обращать внимание на двух коллег-мужчин из постоянного штата, которые в коридоре болтали о своих последних публикациях. Сосредоточиться не получалось. У меня в горле стоял комок ужаса, такой огромный, что казалось, будто он перекрывает приток воздуха. В следующем году меня ожидала подача заявки на постоянную работу, и процесс ее одобрения в университете был суров. Мне требовался договор на печать, а мое исследование об отношении к женщинам в средневековых немецких иллюстрированных рукописях никуда не годилось. Его рассматривали в солидном издании, но один из рецензентов окрестил его предмет «domestic minutiae [2]». Критика меня взбесила.
Столетиями писцы-сексисты оставляли огромные пробелы в своих работах и наших знаниях о жизни средневековых женщин, и я пыталась что-то с этим сделать. Рисунок с феей заставил меня ахнуть настолько громко, что один из коллег заглянул ко мне кабинет с вопросительным выражением на лице. Я выдавила из себя улыбку, одними губами ответила «все в порядке» и подождала, пока он вернется к разговору, прежде чем снова сосредоточиться на экране. Изображение было красочным и ярким; лицо феи на нем я бы описала не иначе как злобное. Сердце затрепетало от восхитительного волнения. Может ли быть, что я смотрю на некоего готического прародителя сказки о Белоснежке, каковой мы ее знали? Перспектива изучения чего-то нового – и настолько другого – вскружила мне голову.
Я немедленно ответила фрау Фогель, выразив интерес. От нее пришла необычная просьба описать мои религиозные убеждения. Такое любопытство меня покоробило, но создало отчетливое впечатление, что меня проверяют, поэтому ответ я составила тщательно. Мои отношения с религией сложились непростыми. Меня воспитывали в католичестве, но я не ходила в церковь целую вечность – что, я понадеялась, фрау Фогель поймет, учитывая мои шестьдесят четыре прослушанных в аспирантуре часа, посвященных предпосылкам крестовых походов. Какова бы ни была природа этой проверки, я, должно быть, ее прошла, потому что в следующее письмо были вложены новые цифровые снимки рукописи и просьба помочь ее прочесть. Дополнительных фотографий оказалось достаточно для того, чтобы на следующий день я села в самолет.
Теперь, когда я двинулась через подвал к фрау Фогель и ее сейфу, от предвкушения по коже забегали мурашки. У меня перехватило дыхание, и мне показалось, что я ощутила движение энергии в комнате, как будто буквально почувствовав падение давления перед надвигающейся бурей. Это меня встревожило, однако потом я узнала остальные симптомы, предвещающие мои слишком частые мигрени. Лампочка под каменным потолком стала неприятно яркой. Перед глазами у меня все поплыло. Головокружение, в котором я винила извилистую горную дорогу, вернулось. Ну конечно, мигрень начнется именно сейчас, подумала я, проклиная свое невезение.
Решив, что скоро придет пора принимать суматриптан, я заглянула в сейф. Внутри лежала глянцевая книга, потертая временем. Кожаная обложка чуть заметно поблескивала по краям, будто столетия назад была выкрашена золотой пылью. Когда я увидела, насколько богато она смотрится, с моих губ сорвался тихий выдох: кожу покрывала рельефная рамка с узором из ромбов, каждый из которых вмещал в себя замысловатые завитки. В самой же середине обложки был огромный рисунок, похожий на герб. Круг, украшенный ползущими змеями, большекрылыми птицами и зверьми, одновременно гротескными и прекрасными.
Ощущение заряженного воздуха усилилось, голова у меня закружилась
Постдок – ученый в Северной Америке, Западной Европе и Австралии, который уже получил степень доктора философии (PhD), но выполняет исследовательскую работу, чтобы продолжить академическую карьеру. Часто работа постдоком обязательна для карьеры в крупных организациях или университетах.