Факультет. Виктор Телегин
И мнилось ему, что происшедшее с ним несчастье поправимо. Вчера Андреев участвовал в попойке, он помнил ее начало, а середина и конец безнадежно потерялись. В комнате было на удивление чисто, а вот на столе торчали пивные и водочные бутылки, порожние и выпитые наполовину, в некоторых плавали окурки. Окурки были еще и в банках с килькой и даже внутри кролика, привезенного Андреевым из деревни. Да, да, вчера он приехал из деревни и мать дала ему фаршированного кролика и…блллядь! Где деньги?!?! Она же дала еще деньги! Синюю бумажку! Потерял?! Сссссука! Лось!!!!!!! Спиздил!!!!!!! Гад! ГАД! ГААААД!!!! О! СЛАВА БОГУ! Вот она, синяя бумажка, торчит в носке. Где же мать взяла ее в деревне? Конечно, пенсия! Она же старенькая, мама моя, она на пенсии. Таракан Љ 234 шустро взбежал на горку кролика и чуть не погиб в цепких лапах студента Андреева. Впрочем, таракан тоже был студент, пятый курс, заочное отделение ТарГУ, Андреев – младше, третий курс, дневное, ЁП – Институт Обучения Поэзии. Да, Андреев был поэт. Правда, писал Андреев хреново и мастер Цинциннатов не любил ленивого алкаша Андреева, того спасало лишь схожее с Есениным поведение. Впрочем, сам Цинциннатов писал еще хреновей, и его спасало некогда случившееся рукопожатие с Демьяном Бедным.
– Нисего, нисего, перемелется! – хрипел Андреев, красными глазами жря причину своих треволнений – талантливого Быдлова, автора напечатанной в "Некрополе" поэмы "Апрельская ностальгическая стихофилия". Быдлов лежал на кровати синий-синий и, похоже, совершенно дохлый. Кто-то трахнул Быдлова по голове бутылкой и от этого башка Быдлова залилась кровищей. Андреев не любил Быдлова, завидовал его таланту, однако сейчас он волновался за Быдлова.
Менты придут сюда, делая вид, что им жаль Быдлова, хотя им, конечно, насрать на него, и спросят Андреева: "А зачем ты, скотская морда, Быдлова убил? Зачем ты, сучий потрох, талант загубил? Как же ты, мразь, автора "Апрельской некрофилии" бутылкой по башке?"– и начнется! Отчислят, гады, из института. ОТЧИСЛЯТ!!!! Мама не переживет! ООО! Бедная моя милая мама! Мамочка, что мне делать, мамочка?!!!!УУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУ!!!– НАДО СПРЯТАТЬСЯ! Тогда, может быть: – Я еще с деревни не приехал....Че случилось? …Быдлов?! Неужели?! АЙЯЙЯЙЯЙЯЙЯЙЯЙ!!!!!…
ДЕНЬГИ! Нужны деньги!....СИНЯЯ БУМАЖКА! Мама же дала кролика и синюю бумажку! ГДЕ ОНА?! Кролик здесь, где синяя бумажка?! Лось! Лось, он, сука, сибирская морда, музыкальная, бородатая, козлиная, он, сука, спиздил! НО!– вот же она, синяя бумажка, в носке торчит! А Лось?! Откуда Лось? Он что, здесь был? БЫЛ!!! Был, гад, был, спаситель! Это ж он, падла, трахнул Быдлова по умной башке! ОН, ОН, ОН!!! Надо идти к Лосю, сказать: " Что ж ты, Костя, натворил, падла ты разэтакая! Завистливый ты жук, мерзкая блоха! Конечно, твои дибильные песни никогда не пропечатают на священных страницах "Некрополя"! "…
– Перемелется, – бормотал Андреев.
Воняло… Андреев не мог определить, от кого воняет – от кролика, либо от Быдлова. Но кролика дала Андрееву мама, потому Андреев решил, что воняет все-таки Быдлов. Цинциннатов называл Быдлова вторым Евтушенко и теперь вот этот "второй Евтушенко" лежит на кровати и воняет, несмотря на талант. Какое, в сущности, скотство!
Андреев отхлебнул из бутылки. В ней оказался таракан Љ 564. Андреев блеванул прямо на кролика. Кролик слегка позеленел. – "Какой странный кролик, на вкус словно крыса,"– вспомнил Андреев. Кто сказал эти обидные слова? КАТЮХА! Конечно, Катюха, блядь питерская! Она, видите ли, культурная, и не может есть всякую дрянь. Только водку жрет, по-питерски, культурно – из горла, бутылками. А матерится! Никто в этой стране лучше не матерится! Богиня! У нее и в стихах сплошной мат! Цветаева! СТОП! Чё, и Катюха здесь была?! Конечно, она попойки не пропустит! Так это ж она, истеричка хренова, сосалка позорная, размозжила Быдлову башку! Надо идти к ней и сказать:" Катюх, послушай...." ЧЧЧЕРТ! Как представишь ее – язык немеет! Блядь питерская! Обаяние культуры.
– Тук-тук-тук!
Кто-то стучит в дверь! Сердце Андреева оторвалось и повисло на дактилической рифме.
– Одиссей, открывай! Я знаю, ты там! Что с тобой? Заболел?
Ректор! Глазунов! Сука! Сука! Сука! Зовет Быдлова Одиссея, а Быдлов Одиссей лежит на кровати синий и во рту у него копошатся тараканы. А рядом на стуле сидит Андреев, после бухалова, он же, падла, и трахнул ректорова любимца по золотой голове. МАМАОЧКА!
– Тук-тук-тук! Одиссей, что с тобой? Андреев, ты там? Открывай, а не то!… Ну постой же!
Каблуки ректора зашлепали по коридору. И как Андреев раньше их не услышал? ЧТО ДЕЛАТЬ?! Этот гад за ключом к кастелянше пошел! Притащился в общагу, пппадла! Все из-за Быдлова, гада!
Андреев словно развалился на миллион маленьких паникующих Андреевых.
– Что делать?! – вопили Андреевы. Может, выкинуть Быдлова из окна? СКОРЕЕ! Быдлов же все время грозил суицидом!
Каблуки Глазунова снова зазвучали в начале коридора, и миллион Андреевых вновь стал одним – взлохмаченным, страшным Андреевым. Этот Андреев кинулся к телу и принялся поднимать Быдлова. Без души Быдлов оказался невероятно тяжелым.
– Плекс-плекс-плекс! – пели по паркету каблуки и Андреев понял, что пропал – он не успеет дотащить до окна Быдлова и, тем более, пустить его в полет!
– Падла! –