Российский колокол №1-2 2015. Коллектив авторов
кукла! – вспомнила она с улыбкой. – Ты забыл добавить: «чертова кукла». Как я смеялась тогда, услышав это!
Я сказал, что помню, хотя эпизод напрочь позабыл. А вот сами слова вспомнил и смех ее – тоже. Напряжение спало, и мы начали готовить обед. Собственно, готовил его я, да и то – как готовил? Доставал из холодильника банки, склянки, вакуумные упаковки, коробки, открывал их и содержимое раскладывал по тарелкам.
Агнешка сидела на тахте и, болтая ногами, молча наблюдала за мной. Но вскоре молчание ее прервалось.
– Тим, ты что – принимаешь лекарства? – спросила она, показывая на любовное снадобье, подаренное мне Антипом, которое я забыл убрать со столика.
Чертыхнувшись про себя, я ответил:
– Это гомеопатический препарат для сердечной мышцы. Я все же не мальчик, а с учетом тех нагрузок, которые ты мне грозишь обеспечить… Кстати, надо принять.
Пока я запивал капсулу водой, Агнешка уже придвинулась ко мне и доверчиво глядела на меня. Нижняя ее губа, моя любимица, наехала на верхнюю, и казалось, что скоро снова заморосит.
– Тим, ты болен? – тихо спросила она. – Ты не можешь болеть, Тим! У меня, кроме тебя, никого не осталось. Я все знаю и про своих родителей, и про тетю Ядвигу, и про Гжегоша, и про Лидию… Ты не должен оставить меня одну, Тим! Так нечестно. Мне хочется плакать, Тим.
– Плачь, – сказал я. – Только ты должна знать, что я люблю тебя больше всего на свете и сделаю все, чтобы ты была счастливой.
Я ожидал, что вот теперь разверзнутся хляби небесные и потекут реки слез, но Агнешка лишь дотянулась до меня и слегка прижала свои губы к моим. Потом она шлепнула меня по руке и начала выкомаривать какой-то папуасский танец с задиранием ног и воинствующими возгласами. Спустя секунд десять я присоединился к ней и вскоре стал главным папуасом…
За обедом она сидела у меня на коленях, и я кормил ее из своих рук. Я даже влил в нее граммов пятьдесят бренди, тут же, впрочем, пожалев об этом, потому что и своего баламутства у нее было не меньше, чем на поллитра. Ела и пила она с аппетитом, относительно смирно сидя со слюнявчиком на моих коленях, и иногда, вытерев губы, чмокала меня то в одну, то в другую щеку. В эти минуты я ощущал себя отцом и даже желал максимально продлить это дивное чувство. То главное, чего я был лишен в жизни, катившейся уже под гору, оказалось настолько сладостным, что я уже не знал определенно, какую роль выбрал бы для себя, коли возникла проблема выбора – Агнешкиного отца или все же мужа.
К вечеру первый акт был завершен. Мы с Агнешкой переоблачились в халаты – у нее был светло-голубой, а у меня насыщенно-коричневый. Я уже с полчаса сидел за фортепьяно и пускал в расход весь свой репертуар, единственная же моя слушательница и почитательница после каждой композиции создавала такой восторженный шум, что человеку, стоявшему в прихожей, могло представиться, будто в гостиной по меньшей мере человек пять. Когда я объявил перерыв, она сама налила мне бренди и поднесла с глубоким реверансом.
Я был счастлив. Если бы меня спросили, отчего, то ответ мой был бы короток и прост: от всего.