Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 2. Анатолий Мордвинов
помешать не могли.
Императорский поезд подошел к Старой Руссе (приблизительно 200 верст восточнее Пскова) лишь в час дня 1 марта, откуда и была послана генералу Рузскому телеграмма, что мы двигаемся к нему, в Псков, с просьбой распоряжения о беспрепятственном проезде.
Таким образом, только лишь после часа дня 1 марта генерал Рузский мог узнать, что мы направляемся к нему из Старой Руссы через Дно в Псков, так как до этого (после Мал. Вишеры) о перемене нашего маршрута никому из высшего военного, да и железнодорожного начальства не сообщалось, а постепенно нами лишь предупреждались станции, находившиеся по движению впереди нашего пути. Наш поезд прибыл в Псков лишь около 8 часов вечера 1 марта. Следовательно, целый день и целую ночь 28 февраля и целый день 1 марта приблизительно 250-300-верстный путь от Пскова на Петроград был совершенно свободен для отряда исключительно важного назначения, и императорский поезд никоим образом не мог его задержать, как не мог задержать и впоследствии, оставаясь все время на Псковском вокзале и свободно пропуская самые обычные пассажирские поезда…
Еще более становится непонятным, каким образом взбунтовавшийся ничтожный гарнизон в Луге (какие-то незначительные автомобильные части) мог сделать «невозможным направление царского поезда на север» и «осложнить продвижение в том же направлении эшелонов, высланных по приказанию государя с фронта на усмирение бунтовщиков».
Ведь именно эти надежные отряды с войсками значительной силы и были направлены в окрестности Царского Села, чтобы устранять подобные препятствия, а не для простой прогулки в Петроград. На эти же отряды, конечно, ложилась и обязанность в случае необходимости открывать путь и для императорского поезда. Если даже один из эшелонов, подошедший без особой предосторожности к Луге, как рассказывали, и был там окружен и обезоружен мятежниками, то существовали еще и остальные эшелоны, следовавшие в самом близком расстоянии один за другим и, конечно, могшие без особого затруднения сломить сопротивление небольшой кучки забывших свой долг «товарищей».
Сообщение Родзянки о том, что этот, окруженный, эшелон якобы взбунтовался и перешел на сторону мятежников, было, по словам самого Рузского, не верно. Он говорил, что «он имел точные сведения, что этот эшелон в Луге не взбунтовался».
Генерал Рузский также говорил, что «гарнизон в Луге был невелик и не содержал боеспособных элементов и что с ним легко можно было справиться», но надежда, что благодаря манифесту об ответственном министерстве (еще даже не объявленном) возможно будет мирным путем прекратить беспорядки, не доводя до столкновения между частями армии, и привела Рузского, а по его совету якобы и государя, к решению вернуть эшелоны обратно в Двинский район. Это же решение одобряли и советовали из Ставки. Решение действительно роковое, а надежда слишком уж наивная – в какой стране и когда во время таких беспорядков и мятежей ответственное министерство, само по себе,