Новеллы, навеянные морем. Исаак Дан
самых разных людей, ещё и отпуская в их адрес остроты про «добровольных помощников».
Я был в ту пору очень нужным ему человеком. Все прежние фотографии раскопок и подъёмного материала были недостаточно профессиональны. Слайды, которыми он пользовался для лекций до знакомства со мной, я оценивал, как безоговорочно кошмарные. Хотя первоначально предполагалось, что я просто поживу в палатке Динары, особенно не участвуя в работе экспедиции, «ну, может быть, что-нибудь» сфотографирую.
Профессор с первых дней знакомства не упускал случая язвить, что я уникум, ведь прежде в её палатку не допускался никто и никогда. Экспедиция была для моей невесты родным домом, с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать, она проводила здесь каждое лето. Но всегда возила с собой свою личную палатку, которую ставила лицом к лиману и спиной к остальному лагерю. Несмотря на то, что выросла в экспедиции, Динара была удивительно обособленной, ей всегда были нужны свои стены, хотя бы полотняные, неприступные даже для лучших приятелей. Она и случайных прикосновений другого человека не выносила, только одной подруге давала обнять себя или держать за руку. Это действительно странно, но с первого мига нашей встречи её неприступность на меня не распространялась.
Едва я приехал, меня попросили кое-что заснять и отпечатать пробные фотографии. Я планировал поискать хорошие кадры птиц и зверей в окрестностях лимана, всё оборудование было с собой. Как несостоявшийся зоолог, со времен студенческих практик, где мне всё проставляли только за фотоиллюстрации и слайды, освобождая от других повинностей, я давно привык к полевым условиям. После того, как профессор увидел мои первые фото, я начал работать, как на станке.
Он с большим неудовольствием, почти, как оскорбление выслушивал, что при таком количестве снимков, ему нужно будет взять на себя расходы на пленку, фотобумагу и фиксаторы. Бросал при этом пронзительные взгляды на Динару, осенью того же года она должна была поступать в аспирантуру и делать диссертацию под его руководством. Но с самодовольным энтузиазмом рассуждал о том, что я должен помочь ему со слайдами предметов, которые уже были в Москве. Забегая вперёд, могу сказать, что сделал это. Из-за Динары, конечно, и, увы, без всякой платы.
На сей раз я был призван в верховную палатку также не случайно, чуть позже оказалось, что нужно будет сделать фото профессора с Голиафом, как с одной из местных достопримечательностей. Мною уже были произведены такие слайды, как профессор на фоне лучших находок лета, профессор на фоне раскопок, профессор и его жена, кстати, прокурор, а также двое их детей-подростков на фоне моря и лимана.
Представляя мне гиганта, профессор с видимым удовольствием произнёс: «Мы зовём его Голиафом, хотя сам он утверждает, что всецело на стороне Давида». Голиаф застенчиво улыбнулся, пожимая мою руку. Смущение было абсолютно детским. Ему не нравилось прозвище, данное археологами, скорей всего самим профессором. Потом я узнал, что кличка