Наблюдатель. Нэнси Кресс
знать, что я смогу перенести и чего не смогу! Сами только что сказали, что этот вид рака у всех пациентов протекает по-разному. – Сэм говорил все громче, и в его голосе уже угадывались громовые раскаты. Вейгерт хорошо знал их. Скоро грянет буря!
– Я знаю ваше состояние, – ответил Ласкин, и в его голосе громыхнула такая же гроза. – Вы наняли меня в качестве личного онколога, чтобы я информировал вас о вашем состоянии.
– Я нанял вас, чтобы вы поддерживали меня в состоянии, пригодном для операции! Наука никогда еще не давала человечеству столько, сколько обещает этот проект, и если вы думаете, что какой-то жалкий докторишка может остановить его, запрещая мне…
– Вы наняли меня, чтобы я говорил вам правду. Так что извольте слушать или наймите другого жалкого докторишку.
Голос Уоткинса вдруг упал на несколько децибелов.
– Да, Лайл, именно так. Я нанял вас, чтобы вы ничего не скрывали от меня, и вы делаете это неукоснительно. Прошу прощения.
Вейгерт только глазами хлопал. Сколько раз ему случалось видеть эти резкие перемены настроения Сэма (такое случалось в частности и благодаря лекарствам, которые тот принимал), столько изумлялся им. Но Ласкин произнес одно слово, которое было особенно важно для Уоткинса: «правда». Точнее говоря, это слово было особенно важно для них всех. Только из-за него они находились здесь, на этом острове, на этой хорошо охраняемой базе, рядом с этим умирающим гением.
– Допустим, при самом благоприятном повороте событий? – сказал Уоткинс.
– Если вы благополучно выкарабкаетесь из инфекции, то пять-шесть месяцев. То же самое я сказал вам вчера, Сэм. Ничего не изменилось.
Дверная ручка повернулась, и в комнату спиной вперед, толкая дверь своим пышным задом, вошла медсестра Франклин. Она несла поднос с завтраком для Уоткинса. Всякий раз, когда Вейгерт видел ее жидкие рыжеватые волосы, широкое лицо с голубыми глазами, ему на ум приходила одна и та же фраза: «ирландская крестьянка». А ведь он знал, что старшая сестра имела польские корни, никак не связанные с крестьянством. Как-то раз Джулиан попенял Вейгерту за «пристрастие к стереотипам». Вейгерт не стал тогда пытаться объяснить, что иногда стереотипы служат полезной основой для наблюдения. У Вейгерта была в детстве нянька-ирландка, и медсестра Франклин ассоциировалась у него с няней Келли и ее основными крестьянскими качествами: находчивостью, неуступчивостью, язвительной ворчливостью, за которой она прятала симпатию. Он даже немного побаивался Франклин, как когда-то – няню. Сестра Франклин была второй из тех, кто решался говорить Уотсону «нет». Джулиан на это не осмеливался, но Вейгерт не раз замечал, что тот, не вступая в споры с Сэмом, частенько поступает по-своему.
– Ну, доктор Уоткинс, – сказала сестра Франклин, – сейчас вы съедите свой завтрак до крошечки. А не как вчерашний обед.
Уоткинс недовольно посмотрел на медсестру и ее поднос.
– Камилла, у нас важный деловой разговор. Так что унеси. Я буду завтракать позже.
– Нет, сейчас. – Она поставила поднос на тумбочку