Темные празднества. Стейси Томас
уходит.
Отец никак не реагирует на то, что последний из оставшихся ребенок от него уезжает. С самого моего рождения я лишь досаждал ему. Теперь я стал чем-то бо2льшим, но сомневаюсь, что он когда-нибудь примирит внутри себя эти две мои версии.
– Я – неблагодарный сын. – Я указываю на свой наряд. – Я превращаю себя в мима, оставляя все, чем на самом деле являюсь, чтобы изображать жизнь Фрэнсиса. За это я тебя не поблагодарю.
– А я этого и не ожидал, – грубо бросает отец, и этот резкий ответ лишает меня всяких сил. Его внимание переключается на окно позади меня. – Николас. – Я жду, что он мне скажет. – При таком освещении… Ты почти мог бы сойти за Фрэнсиса. – Я готовлюсь к очередному словесному столкновению. Его голос становится хриплым: – А по поводу того, что ты был моей игрушкой… Я это не со зла. Твоя мать любила театр гораздо больше, чем меня. Когда-то я именно за это ее и полюбил. Казалось, это было лишь мгновением, но стоит мне взглянуть на тебя, и я понимаю, что привязан к нему.
Я молча смотрю на отца, осознавая, что речь идет о сделке, а не о жесте доброй воли. Если бы не я представлял себе, как он наблюдал за медленным угасанием Фрэнсиса, то отказался бы от нее. Я подхожу все ближе к окну, пока меня наконец не заливает свет утреннего солнца. Что-то в лице отца переламывается, когда я принимаю позу Фрэнсиса. Я никогда не был настолько далек от самого себя, но в этот момент мне удалось уйти достаточно далеко.
– Отец. – Исчезающие солнечные лучи внезапно лишают его мягкости, и он поворачивается ко мне спиной. – Мертвые не подводят, – говорю я ему. – И я тоже не подведу.
Мое присутствие – словно оковы, ослабевающие лишь после того, как я выхожу из дома. Снаружи Стивенс ждет возле двери кареты. Он старается не смотреть в сторону Уилла. Слуга кладет мне в руки хлеб с сыром, завернутый в ткань, пока я выдавливаю из себя неловкое прощание. Он сжимает мою ладонь в безмолвном предостережении, оставляющем за собой сероватый след. Лошади бьют копытами по земле, и под их беспокойное фырканье я забираюсь в карету, и Уилл, которому уже не терпится поскорее уехать, стучит костяшками пальцев по стенке еще до того, как я успеваю занять свое место. Мы трогаемся. Стивенс, а вместе с ним и мощный кирпичный особняк, в котором я прожил, словно тень, большую часть своей жизни, исчезают из вида.
Глава третья
Лондон – драконий клад, полный королевского золота и британского колорита. Из окна кареты мне предстает унылый пейзаж, состоящий из разрушенных войной домов, разбитых окон и военных гарнизонов. Жуткое зрелище, но все равно лучше, чем вид того, кто сидит напротив меня.
– Какое расточительство. Война нас всех разорит, – отмечает Уилл. Это – его третья попытка завязать со мной разговор с тех пор, как мы уехали вместе этим утром, и я в который раз отвечаю ему утвердительным мычанием.
Его попытки познакомиться со мной поближе удивляют. Я думал, что охотник на ведьм, пусть и бывший, будет более суровым и что его будет тяготить груз его прошлой службы. Фрэнсис не оставил бы без внимания обаяние