Всё, что исхожено…. Марат Гизатулин
надо заметить, что сам Мичурин плодов нашего сада не ест. У него аллергия почти на всё, кроме водки, вина и пива.
А однажды Мичурин меня познакомил со своим коллегой, садовником Резо. Резо оказался хоть и тоже пьющим, но очень рукастым и работящим. И не таким балаболом. Нет, Мичурин тоже, конечно, рукастый и работать умеет. Но с годами это у него получается всё медленней и медленней. Тем более, что одна рука постоянно занята баночкой или коробочкой пива или вина.
Длинный, как каланча, и высохший, как осенний лист, Резо заканчивает шестой десяток на этой прекрасной своими фруктовыми садами земле. Я почему-то с первого взгляда влюбился в этого человека. А он, когда узнал, что я книжки пишу, стал вдруг называть меня на «вы». Я возмущался, грозился, что тоже перейду на «вы», но Резо только виновато улыбался и обещал, что больше не будет. Обещаний своих, правда, не сдерживал. А когда я ему подарил свою книгу о его земляке, он вообще потерял всякую адекватность.
На следующий же день приехал и обрезал весь виноградник, как раз пора уже было. Это большая работа, я думал посвятить этому пару недель, но Резо очень быстро работает. За три часа он усыпал весь двор виноградными лозами по самое колено, собрал их в кучу, упаковал и погрузил в свой грузовик. Я очень настойчиво предлагал ему деньги, не помню ещё, чтобы я когда-нибудь бывал столь настойчив, если, конечно, не с женщиной. Но Резо оказался крепче самой девственной девственницы из монастыря. От денег он категорически отказался. На это я ему, отъезжающему, кричал вслед, чтобы ноги его в моём саду больше никогда не было. Но Резо подло всякую весну и осень выбирает время, когда никого нет дома, приезжает и обрезает виноградник.
…А когда-то, больше тридцати лет назад, мы ведь шли с ним от Курского вокзала – он в институт землеустройства, а я в институт химического машиностроения. Эти институты по соседству были. Но шли мы не вместе – он чуть впереди или чуть позади. Мы тогда не знали друг друга. И этого мне очень жаль теперь.
Мы стали сиживать тёплыми зимними вечерами в моём или мичуринском дворе втроём. Резо рассказывал, что скоро уедет в свою родную Кахетию, он уже несколько контейнеров туда отправил с сельскохозяйственным оборудованием. Мичурин объяснял, как ему лучше обустроить его кахетинские гектары. Я плакал от любви и жалости к ним. Не вслух, про себя.
Резо постепенно осмелел и стал тоже какую-то деятельность в моём саду творить помимо виноградника. Я всё меньше и меньше участвовал в их дискуссиях по поводу будущности моего совхоза. Иногда они спорили, не договорившись, куда и что надо посадить. Я кивал и соглашался с обоими.
Резо давно уговаривал меня купить тонну перегноя, чтобы разбросать под деревьями – земля тут у меня очень бедная. Если можно назвать землёй известковые камни. Я ему всякий раз говорил, что позже, мол, сейчас у меня денег нету, а стоит это немало – 40 евро и ещё за доставку я Резо должен буду заплатить.
Тогда