Саван для блудниц. Анна Данилова
тоже мне нравится, такая деятельная, всегда горой за своих учеников. Ларчикова Татьяна Николаевна. А вы, кстати, не слышали, какую шутку они ей устроили?
И Людмила Борисовна, пытаясь убедить Корнилова в том, что это смешно, рассказала историю с фотографиями голого Льдова и падающей со стула Ларчиковой.
– Не знаю, как вы, а мне это не показалось смешным. Вы нервничаете, это понятно, но у меня создается ощущение, что в своей прошлой жизни вы были СТРАУСОМ, – горестно вздохнул Корнилов.
– Что? Что вы сказали? Каким еще страусом?
– А тем самым, который прячет голову в песок. Вы и сейчас ее зарыли очень глубоко, даже не видно… – Корнилов встал и, разнервничавшись, закурил, забыв предложить сигарету ошарашенной его словами Голубевой. – Что смешного вы нашли в том, что двое наверняка подвыпивших или обкуренных девятиклассника голышом вломились в класс, где в это время находилась их молоденькая классная руководительница (причем одним из них был именно Льдов, царство ему небесное!), и стали приставать к ней, лапать и, одновременно, снимать. Вы что, не понимаете, что здесь не может быть ничего смешного?! Выпили, покуражились, сломали карьеру Ларчиковой, а теперь Льдов – убит, причем жестоко, топором… А вы еще пытаетесь меня убедить в том, что здесь есть доля юмора. А почти одновременно с мальчишкой, так нахально поиздевавшимся над своей «классной», умирает ваша собственная дочь, приняв лошадиную дозу снотворного! Как вы думаете, здесь напрашивается связь или же я вызвал вас, чтобы послушать, как вы ненавидели Льдова, и принять все доводы, касающиеся вашего, как вы считаете, железного алиби? Нет уж, голубушка, не для этого я пригласил вас к себе. И если во время похорон я не смел подойти к вам, поскольку понимал ваше состояние, то теперь (можете жаловаться на меня кому угодно, я даже вам сам дам ручку и бумагу!) мне предстоит сказать вам нечто из ряда вон… Это вы убили свою дочь!
Корнилов замолчал, чувствуя, что перегнул палку и что, вероятно, видит эти стены в последний раз. Его уволят по жалобе Голубевой; она не станет молчать и бездействовать, раз предоставляется возможность направить куда-то свою мстительную, холодную и осознанную энергию; ей надо оправдаться перед собой и своим мужем…
Пока он думал об этом, его глаза следили за выражением ее лица. Женщина явно недоумевала. Она никак не могла взять в толк, о чем, собственно, идет речь.
– Потрудитесь объяснить… – произнесла она с трудом, давя в себе рыдания. Похоже, она только сейчас начала осознавать, какое тяжкое обвинение предъявил ей только что следователь прокуратуры.
– Я спросил вас, встречалась ли ваша дочь с кем-нибудь кроме Льдова…
– Но она с ним не встречалась! Он совершенно не обращал на нее внимания! Разве вы не поняли, что это-то как раз и послужило причиной ее смерти?! – почти вскричала она, поднимаясь со стула и хватая со стола зажигалку Корнилова, в то время как ее собственная была зажата у нее в левой руке.
– Тогда вы тем более виноваты, что ничего, совершенно ничего не знали о своей дочери.