Сестры Карамазовы. Андрей Шилов
арки, уставясь в аккуратно наклеенную афишу. Потом вернулся к кассе, снова постучал – окошко отворилось. Не скрывая разочарования, он осторожно спросил:
– И какой счет?
– 3:3. У нас забили Гурбанов, Шмаров и Юминов.
– Спасибо, – он в недоумении сунул деньги в карман брюк и прошептал:
– Хорошо-то оно хорошо, только нахрена мне это стерильное счастье?!
И тут же почувствовал, как соскучился по магазинным очередям и трамвайной давке, базарной ругани и своему остеохондрозу.
Он поймал такси, сунул водителю 30 рублей и неживым голосом пробурчал:
– Домой… На Минскую…
Водитель кивнул и выжал сцепление, принявшись было рассказывать ему подробности своей бессонной и удивительной ночи.
Он грубо перебил его:
– Что сдачу не даешь?
Водитель добродушно протянул ему все деньги.
– Сколько?
Водитель прищурился:
– Да какая теперь разница!
И довез его до самого подъезда.
Лифт, как назло, работал, и на первом этаже горела яркая лампочка.
Он полез в сумку за ключами, но передумал открывать, трижды нажав на мягкую кнопку звонка. Дверь отворила жена, с ее майки сверкнул лысиной Розенбаум.
– А у нас гости, – радостно сообщила она, пропуская его в прихожую. – Ты чего такой хмурый?
– Да неприятности на работе, – солгал он, теряясь в догадках, кого это сегодня могла принести к ним нелегкая.
– Врунишка, – шепнула жена и потерлась кончиком носа о его щеку. – Иди, поздоровайся.
Голоса доносились с кухни. До боли знакомый женский голос настойчиво предлагал кому-то через недельку рвануть к родственникам на Балтику.
– Там и родственников-то не осталось, – он испуганно взглянул на жену, та подтолкнула его к двери.
Дверь отворилась. И дикий, ни с чем не сравнимый ужас сковал все его существо. Женщина протянула к нему свои руки
и ласково проговорила:
– Здравствуй, сынок! Как же долго мы с тобой не виделись.
Хачик Адамович подслушивает дождь
Подслушивать в полночь шепот дождя – что может быть прекрасней!? И наслаждаться спокойствием мира, и восхищаться небесной чистотою, и ощущать себя ребенком, свято ошибаясь, что после шести обязательно будет семь, а после семи…
Хачик Адамович подслушивал дождь, лежа на мокрой спокойной траве, примятой этим дождем, глядя на сладкий утренний туман, окутавший дальние дома аула, радуясь, что нет более войн за пространства, покрытые газом и нефтью, а есть войны за время, и он – один из тех, кто лежит в окопе и отнимает у прошлого клочок времени, ибо вспоминает былое.
«Я прорубил окно в небо, – думалось Хачику Адамовичу, – и пошел дождь, теперь я населю светлыми тенями прошлое моей страны и прославлю героев. Но дождь, подобно тому, как сегодня смывает мои следы, однажды смоет все. Как жаль»…
Хачику Адамовичу