Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага (сборник). Валерий Могильницкий
была выселена в Еврейскую автономную республику в Биробиджан, где работала заместителем главного бухгалтера отделения Госбанка. Но в 1938 году ее арестовали как родственницу врагов народа, затем последовал приговор: 8 лет исправительно-трудовых лагерей по статье 58-4 УК РСФСР. Реабилитировали ее только в феврале 1956 года… Таким образом, она считалась репрессированной целых 18 лет! И до сих пор благодарит судьбу за то, что попала на просторы казахстанских степей, а не в треклятый холодный Магадан или продуваемый ветрами туманный Владивосток.
В Карлаге она пасла овец, была сакманщицей. Весь день ей приходилось быть на солнце, а оно в Казахстане печет немилосердно. Только что и делаешь – ждешь вечерней прохлады. А то в стог сена заберешься с теневой стороны, тетрадь ученическую из-за пазухи вытащишь и карандашом стихи пишешь.
Да, поэзия помогала ей выжить. Смахнув набежавшую вдруг слезу, Генриэтта Моисеевна прочитала мне первые стихи:
Уж когда-нибудь кончится день
И когда-нибудь вечер наступит.
Ночь набросит лохматую тень
И косматые брови насупит.
Загоню я в кошару овец,
Постараюсь быть твердой и стойкой,
И смогу я прилечь, наконец,
На свою арестантскую койку.
И смогу я тогда помечтать,
А мечтами умчусь я далеко
В те края, где осталась кровать
На пружинах с подушкой высокой.
Немного помолчав, моя собеседница опять принялась читать стихи:
Опалило солнце Казахстана
Мою душу, голову и грудь…
Кажется, что больше я не встану,
Кажется, закончен здесь мой путь.
Но теперь я даже не жалею,
Хоть гнетет мучительная боль.
В жизненной великой лотерее
Мне достался страшный номер «ноль».
И внутри все сразу опустело:
Чувство придавили тормоза.
Только ноет утомленно тело
И слезятся, глупые глаза.
Почитав еще немного стихи, Генриетта Моисеевна спросила:
– Ну как?
Что сказать? Я был поражен ее поэзией, скупостью и точностью ее строк, выражающих образно чувства и мысли этой незамеченной никем поэтессы. В ней было что-то от обреченности Анны Ахматовой, жертвенности Марины Цветаевой… Но было больше своего – карлаговского, неповторимого горя, тоски и грусти.
И, глядя на седую маленькую женщину, пережившую красный террор Сталина, я вдруг спросил:
– Как же вы выжили, Генриетта Моисеевна?
Она опять ответила стихами:
Есть ресторан, под именем Ашуровой
Известен он,
Туда идут походкою понурою
Со всех сторон.
Туда спешат, едва продравши очи,
Забыв про сон:
Наш ИГР, конторщик и рабочий
Как на поклон.
Три раза в день течет, как по команде,
Людской поток.
Чтоб получить один черпак баланды
В свой котелок.
– Вот так я и выжила: