Хотел как лучше! (сборник). Сергей Аристов
произведениям из школьной программы.
Вот в этом самом словаре я нашел: Толстой Лев Ник. (1828–1910), а о «Войне и мире» было написано следующее: «В грандиозной эпопее „Война и мир“ (1863–1869) показан патриотический порыв русского народа, обусловивший победу России в Отечественной войне».
О «Войне и мире» все, но там было еще продолжение: «Его (Льва Николаевича) творчество, оказавшее огромное влияние на мировую литературу, отразило противоречия целой эпохи русского общества и было названо В. И. Лениным „зеркалом русской революции“».
Ну, как!?
Весь этот текст, со всеми знаками препинания, так и вошел в моё сочинение. Ну кто мог попытаться поставить мне ниже пяти баллов, а?
А я там еще указывал годы жизни автора и время написания этого литературного шедевра.
Никто не мог и подумать о том, что я, троечник, мог прибегать к помощи такого научного опуса.
Хочу напомнить и то, что Советский Энциклопедический Словарь мог водиться далеко не в каждом доме.
Ура дефициту!
Учительница литературы, зная меня достаточно хорошо еще и по школьным диспутам о любви и дружбе, берегла себя и ставила «пять» или «четыре», так как изложенное в сочинении полностью соответствовало советской коммунистической идеологии.
А вот Арон Абрамович с глубочайшей тревогой ждал каждой моей новой письменной работы по очередному литературному произведению, хотя преподавал только историю.
И вот, собственно говоря, почему.
Так глубоко, ярко и к месту ссылаться на мысли тов. Ульянова-Ленина не могли даже отличники исторического факультета любого вуза страны. И, разумеется, он совершенно оправдано переживал: а вдруг я что-то не то напишу, не так ярко, как в предыдущей работе, изложу мысли вождя всех времен и народов.
Ну что для него несколько новых седых волос в сравнении с тем, что могло последовать для директора школы, да еще и историка, за неточное, а возможно, еще и искаженное изложение учеником позиций основоположника самого себя, т. е. ленинизма?
Арон Абрамович Кацнельсон был мягким и добрым мужиком. Единственное, где он создавал нам проблемы, так это на переменах в школьных туалетах, где мы мусолили очередные окурки. Его внезапное появление не то чтобы сильно нас пугало, но вносило какой-то дискомфорт в наше повальное увлечение табачными изделиями исключительно отечественной промышленности. А вот если попадался иностранный «бычок», многие из нас как-то сразу забывали о высоком звании советского школьника и могли клянчить и унижаться до такой степени, что предлагали за этот жалкий иностранный чинарик самое дорогое, что у нас было, – прошедшую ртов через шесть всё ту же иностранную жвачку.
Так вот, вернусь к «Грозе», которая надвигалась на мой уже достаточно отравленный табачным смолами организм.
Поиски подарка и прихорашивание не позволили мне заглянуть в «Советский Энциклопедический Словарь» и выучить текст, относящийся к этому бессмертному произведению.
А там было сказано следующее: