Концертмейстер. Роман в форме «Гольдберг-вариаций». Валерий Храмов
Я долго пытался разгадать ее смысл и, наконец, понял – она отзвук отвлеченной мысли, брошенной в самую сердцевину эмоционального, я бы даже сказал «нервного центра», где кажущаяся асимметричность словно подчеркивает внутреннею упорядоченность», – Матвей в упоении замер и опять закрыл глаза, словно продолжая слушать шестнадцатую ноту, о которой только что вел рассказ.
Публика как завороженная слушала его тихий баритон, но по выражению лиц педагогов, меня окружающих, было ясно, что они понимают по предмету, о котором идет речь, не больше, чем я.
Наконец, поднялись на третий этаж. Женщины, которых мы пропусти вперед, уже успели привести себя в порядок, оставив прихожую в наше распоряжение. Матвей, прежде всего, вошел в комнату, чинно поклонился фотопортрету покойного, потом вернулся, снял пальто, разулся и встал в очередь в ванную комнату, где тщательно, несколько раз обильно намыливая руки, смыл кладбищенскую землю. Он вошел в зал и сел на заранее отведенное ему за столом место. Я попытался присесть рядом, но распоряжающаяся за столом подруга вдовы, отвела меня в сторону и сказала, что та хочет со мной поговорить. Я подошел. Вдова, пустив слезу, стала искренне благодарить «за все, что Вы сделали для мужа», за мою «согретую любовью доброту», «за честность и обязательность».
– Его коллеги, – заметила она, – люди хорошие, но совершенно не приспособлены к практическим делам – вечно все забывают, путают. Им ничего нельзя доверить. Мне сказали, что все прошло замечательно во многом благодаря Вам.
Напоследок, «на память о муже», она подарила мне маленький бюст Шопена, отметив, что у меня есть некоторое сходство с обликом великого Фредерика.
– Сядьте поближе, среди родни, мне будет приятно, – закончила вдова.
Я так и сделал, стараясь держать в поле зрения «моего Матвея».
Гости расселись. Говорили пока шепотом.
Ведущий церемонию Александр Николаевич («наш Гузий») предложил начать поминальный обед. Он взял со стола одну из бутылок французского коньяка, которую Соколов привез из Москвы, месяц назад, где, как выяснилось потом, купил ее в «магазине заказов» за 25 рублей. Коньяк разлили всем понемногу – дегустационную норму.
Первое слово взял мой подопечный. Я ожидал, услышать очередную речь на тему «как он прекрасно знал …», но ошибся. Матвей встал, правда, из-за анатомического своеобразия тела – большое туловище на коротких ногах – стал, казалось, чуть ниже, чем был, пока сидел. В его наполненных искренней скорбью глазах блеснула слеза:
– Мой старенький папа, узнав о случившейся трагедии, сказал: «Он умер не потому, что упал, а упал, потому что умер!» – слезы ручьем полились из глаз Матвея, он рухнул на стул, обмяк, заметно потеряв в росте.
Выпили. Напиток произвел впечатление, которое стало основанием для последующих поминальных речей.
Как выяснилось, усопший любил и прекрасно знал французскую музыку, глубоко разбирался в полифонии Цезара Франка, блестяще проанализировал в одной из статей драматургию «Фауста» Гуно…
В