Миграция и эмиграция в странах Центральной и Юго-Восточной Европы XVIII-XX вв.. Коллектив авторов
сознание в выгодном свете трактует даже такой святотатственный шаг атамана, как выстрел в знамя с изображение креста, литье пушек и пуль из крестов и колоколов171.
Несомненно, что основания этим процессам лежали и в области профанного мира, например, реальных событий, связанных с постоянной удачливостью атамана. Во-первых, как уже известно, Петру I так и не удалось добиться у хана и султана Ахмета III личной выдачи И. Некрасова (конечно, вместе с его казаками), причем персональная направленность запроса России очевидна172. Сошлюсь лишь на один документ (а выявлено их больше), а именно, слова царского посланца В. Блеклого, сказанные им в разговоре с визирем Крымского двора в 1709 г.: «… когда же ханова светлость не показал такой любви к стороне царского величества, чтоб ево, вора (Некрасова. – Д. С.) отдать явно со всеми, и чтоб отдать ево одного, хотя с неболшими людми (выделено мной. – Д. С.), а остальных до указу одержать»173. Затем опасность нависла над кубанскими казаками в период временного господства на Кубани Бахты-Гирея, решившего вдруг отдать в 1714 г. калмыцкому правителю Чаптержапу всех некрасовских казаков с женами и детьми, которые и попали было в плен – «толко де он сам Некрасов с легкими людми с сорокъю ушел в горы…»174. Случалось, атаман и в плен попадал – например, во время одного из походов с татарами на кабардинцев он был ранен и пленен; а выручили его тогда гребенские казаки, такие же старообрядцы, как и некрасовцы175.
Факты подобного рода имели место и в дальнейшем, обретая символическую рефлексию в исторических преданиях некрасовских казаков, которые, вне всякого сомнения, начинают создаваться уже на территории Крымского ханства. Подчеркну, что в контексте описываемых событий логично ожидать находок в архивах документальных подтверждений фактам подсылки к И. Некрасову наемных убийц, также имеющимся в некрасовском фольклоре176. Можно также сказать об определенной «ненормальности» процесса описанной сакрализации, учитывая наличие противоречивых (к моменту ухода казаков с Дона) принципов отношения донских казаков к атаманской власти. Недаром М. А. Рыблова пишет, что «любая избыточность воспринимается традиционным сообществом как угроза его существованию (за счет нарушения некой всеобщей нормы), а обладатели избыточного богатства, споры. Удачи – как вампиры, заедающее чужое (избыток может быть только частью доли другого)177. С другой стороны, можно констатировать, что сакрализация образа личности И. Некрасова носила характер «разового применения» – она не была перенесена, например, на его сына Михаила, либо других атаманов Кубанского (ханского) казачьего войска. В любом случае И. Некрасов обрел в глазах создателей и носителей данной культурной традиции высокий социальный статус и признание еще при своей жизни, о личности которого лично, надо думать, знали, не только крымские ханы, но, возможно и турецкие султаны.
Что касается последних, то можно
РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. 1709 г. Д. 1. Л. 7.
РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. 1717 г. Д. 4. Л. 1 об.