Американская модель Гитлера. Джеймс Уитмен
в 1821 году базовую стратегию. По его словам, расовое рабство было необходимо, поскольку оно «лучше всего гарантирует равенство среди белых. Оно неизбежно уравнивает их, не только не способствуя неравенству, но даже не признавая возможности одному белому человеку иметь власть над другим»[2].
Нацистская политика тоже являлась политикой своеобразного эгалитаризма в стиле Кэлхауна – для тех, кого нацисты считали принадлежащими к «народу» (Volk), за счет тех, кто таковыми с их точки зрения не являлся. Изучая чудовищные американские законы в начале 1930-х годов, нацистские юристы сталкивались с политическим мировоззрением, не слишком отличавшимся от их собственного. Обе страны были родиной эгалитаризма, основанного на расовом неприятии. Поучительно вспомнить эту страницу германско-американской истории сегодня, в 2016 году, когда мы наблюдаем возрождение расовой ненависти среди избирателей.
Есть и другой смысл, в котором американская демократия шла рука об руку с некоторой неуверенностью в верховенстве закона в 1930-х годах. Речь идет о том, что нацистский судебный мясник Роланд Фрайслер восхвалял как «простой политический характер» американского законодательства его готовность игнорировать запросы науки и отвергать неотъемлемые принципы законности, такие как презумпция невиновности. Фрайслер воспринимал Соединенные Штаты как страну, где закон, освобожденный от пут юридических уловок, служит воле народа. Если народ решал, что некоторые расы считаются неполноценными, суды не видели в этом ничего крамольного. Чего-то подобного Фрайслер требовал также и от нацистской Германии. Естественно, нацисты не собирались представлять свою программу на крайне значимых для них выборах. Но радикалы, подобные Фрайслеру, были полны решимости навязать всем свою политическую волю без помех со стороны традиционных юридических или научных принципов, именно потому американский закон выглядел для них столь привлекательным.
После последних выборов я больше всего опасаюсь того, что Фрайслер был прав насчет «политического» характера американской демократии и что мы сейчас испытываем на себе все последствия этого. Белый дом недавно заявил, что выдвинутые против президента обвинения в сексуальных непристойностях не подлежат обсуждению, поскольку «народ этой страны поддержал на выборах президента Трампа, и… сам факт его прихода к власти стал ответом на данные голословные утверждения». Народ высказался, и обсуждать больше нечего. Подобный «политический» аргумент мало что значил бы в любой развитой демократии, отличной от нашей, и его успех является показателем слабости принципа верховенства закона. Когда мы становимся свидетелями того, как бездеятельный Конгресс отказывается предпринять какие-либо шаги в защиту наших институтов правосудия, мы в очередной раз наблюдаем «политический» характер американской системы правления, которой столь рьяно аплодировал Фрайслер. Мы должны хранить преданность демократии, но необходимо
J. Calhoun, цит. в: Memoirs of John Quincy Adams (Lippincott: Philadelphia, 1874-77), 5:10.