Запретам вопреки. Анатолий Демьянович Луцков
Свирин. Сознаваться же в совершенной ошибке человеку мешает самолюбие. Когда, например, по телевидению или по радио выступают ветераны, подводящие жизненные итоги, все они с завидным единодушием утверждают, что, появись у них абсолютно сказочная возможность начать жизнь заново, они ни в чем не изменили бы свой прежний выбор. Скорее всего, это разновидность самоутверждения и неосознанная тяга заметнее обозначить себя в жизненном пространстве. Но получение этакого "билетика на второй сеанс" из шукшинского рассказа нереально, а сама множественность вариантов выбора жизненного пути неизбежно ведет к утрате жизненной цельности, как сказал один морской писатель. Он и плавал, пока болезнь не привела его к последней швартовке у причала в виде собственной малогабаритной квартиры, где у него хранились списанные морские карты, и которую ему уже не суждено было покинуть живым.
У Свирина была ночная вахта у трапа, он, правда, немного вздремнул, сидя на бухте манильского троса, утро уже наступило, но солнце еще не встало. По земле стелился туман и перистые кроны пальм в отдалении словно парили в воздухе.
По бетонному причалу неторопливо в тяжелых армейских ботинках шагал Обафумо с американской скорострельной винтовкой на ремне. Его ночное дежурство нередко совпадало с вахтой Свирина. Солдат был одет в полевую камуфляжную форму с темнозеленой пилоткой на бритой голове, его рукав украшала нашивка капрала, а на его лице красовалась ритуальная татуировка.
– We see each other once in a week, don't we? (Мы видимся раз в неделю, не так ли?) – сказал, блеснув зубами, Обафумо.
– I should say, once in five days, something like that (Я бы сказал раз в пять дней, что-то вроде этого) – поправил его Свирин, любивший точность.
Часовой достал пачку сигарет из нагрудного кармана.
– Закури, Игор, – сказал он, не смягчая конечного "р" в имени матроса.
– Нет, спасибо, – с хмурой вежливостью отклонил это предложение Свирин. – Недавно бросил курить. Потому что надоело курить чужие сигареты.
– Ничего, – решил ободрить его солдат, – когда-нибудь у тебя будут и свои. У нас говорят, что нет ничего, что пришло бы и осталось навсегда, не уходя обратно. Иными словами, ничто не продолжается бесконечно. Ты со мной согласен?
Свирину не нравился немного покровительственный тон философствующего капрала, но тот хорошо знал положение экипажа "Ладоги" и был порой способен на сочувствие. Это и хотел использовать Свирин, задавая свой вопрос:
– Послушай, Обафумо, ты ведь, кажется, дежуришь в пятницу.
– Да, а что?
– Было бы хорошо, если бы нам снова дали электричество до шести утра. Даже до пяти. Оно бы пошло только на камбуз, где большой холодильник. Ваши рыбаки обещали к вечеру доставить рыбу, ну, ту, которую им не удалось продать за день. Без холода за ночь она пропадет.
– Это дело рискованное, – сказал Обафумо, непроизвольно оглядываясь. – Вдруг лейтенант придет проверять посты.
– Ты скажешь, что включил рубильник по ошибке. А ведь среди этих рыбаков, я слышал, и твой брат.
– Ты