Это и другое. Записки рыжего хулигана. Эд Покров
факт, а чистая правда!
Это жизнь, парень, чего ты хотел?
Когда мне говорят – тыжфилолог и т. п. – я ржу. Потому что я не филолог. Я окончил горный факультет нашего Донецкого политехнического института (ныне технического университета). Ну а потом почти случайно попал в журналистику, где и остался (об этом позже)…
Так вот. В шахтерском Донецке горный факультет считался очень престижным (он тогда еще и был чисто мужским). Помню, в сентябре 83-го, в самые первые дни моего студенчества замдекана по фамилии Куц перед поездкой в колхоз собрал все три группы курса на большое собрание и толканул речугу.
– Товарищи студенты, вы попали на факультет со славными традициями! Первое место по учебе, второе по КВН, первое по рацпредложениям, второе… первое… первое…
Сидим такие… А среди поступивших немало тех, кто отслужил, причем серьезно – Афган, десант, морпехи, погранцы… И все такие.
– Уууууу…
Куц чуть ли не со злостью.
– Но при этом правонарушений, появлений в нетрезвом состоянии в общественных местах, нарушений внутреннего распорядка в общежитии в четыре раза больше, чем во всем институте вместе взятом.
В аудитории – шквал аплодисментов!
Низкорослик Куц аж покраснел.
– Да?! А вот посмотрим, как вы в колхозе будете! Вас больше, чем надо, за малейшую провинность будем отчислять!
Ой, да ладно там! Пили неслабо – никто никого не отчислил!
И историй разных забавных было немало.
Вот, к примеру, один лаборант, поехавший с нами в качестве мини-надзирателя, решил взять с собой трубу и зачем-то этой трубой нас по утрам будить.
А народу утром после вчерашнего замечательного и дешёвого вина Абрикосовый Аромат вставать было ну совсем не в кайф!
И вот он – дудудууууу! А с одной кровати – Ерема:
– Вадя, ты там к двери ближе – кинь в этого петуха сапог!
Вадя нехотя встаёт, открывает дверь – и сапог на звук!
– Дуууып!
И тишина.
И больше в дальнейшем не дудел.
А дудку мы ему потом погнули. Сумели открыть дверь его комнаты и погнули. На всяк случай.
Как-то собираемся на работу. Толпимся в калориферной – там вешались и ставились сушиться подмокшие в бескрайнем поле с погибающим урожаем шмотки и обувь.
На калорифере лежит и сушится несколько ёлок конопли.
Заходит какой-то молодой препод. Увидел ёлки. Искренне удивлённо:
– А это что?
Кто-то утренним злобно-грустным голосом.
– Ну что – гЭрбарий.
Препод не менее удивлённо – м-да? – и уходит.
А надо сказать, что калориферная была единственным местом, где мы могли по очереди уединяться с местными пейзанками, искренне желавшими задружиться со столичными студентами. Ну и пейзанки иногда там что-то забывали.
И вот очередное утро. Те же лица. Препод с удивлением видит на калорифере женские колготки. Офигело:
– Это чьё?
Кто-то.
– А,