Серый ангел. Валерий Елманов
единение всех сил. Абсолютно всех. А чем достигается единство? Наличием общего врага и общей цели. С первым у страны полный порядок, даже с лихвой, одной немчуры за глаза, а вот с последним, точнее с путями к ней, разногласия. И самое простой способ их ликвидировать – не давая никому опомниться, включать всех в свои ряды. Пусть топают в общем строю – такое невольно сближает. А там, глядишь, свыкнутся. Посему и следует привлекать всех, даже если некоторые из них ранее запачкались. Лишь бы не в кровушке, а остальное – ерунда. К тому же, если поразмыслить, – добавил я, заговорщически понизив голос – мы отчасти тем же большевикам благодарны должны быть.
Иван изумлённо вытаращился на меня, решив, что ослышался.
– Да, да, – невозмутимо подтвердил я. – Ведь они, по сути, выполнили за нас всю грязную кровавую работу. Я про решительную расчистку общества и империи в целом. Суди сам. Благодаря их фанатичной ненависти к инакомыслящим мы сейчас можем позволить себе слегка ослабить гайки той же цензуре А ведь ослабили-то мы их, если разобраться, отнюдь не до конца и если б сами начали где-нибудь в шестнадцатом году закручивать их до нынешнего состояния, журналисты с редакторами облили бы нас грязью с ног до головы, обзывая тиранами, сатрапами, держимордами и диктаторами. Зато ныне мы выглядим поборниками демократии и свобод. И так во всём, что ни возьми, начиная с сурового отношения к преступности, ужесточения законов и предоставления широких прав полиции.
– Да уж. Представляю, как те же корреспонденты раскудахтались, если бы какую-то из партий пару лет назад объявили преступной и поставили вне закона. Причем с наказанием только за одно пребывание в ней вне зависимости от своих деяний. Шума и криков до небес. А ныне будто так и надо, – задумчиво протянул Солоневич.
– Вот, вот, – кивнул я. – Да и с земельным вопросом тоже целую вечность продолжали бы дискутировать. И не с ним одним. А главное, отношение народа к верховной власти сменилось. Причем радикально, с точностью до наоборот. Когда в последние годы было такое, чтоб любые слова царя воспринимались на «ура»?
– И не говорите. Сплошь и рядом охаивали, чтобы государь ни сказал, – негодующе поддакнул Иван. – Зато ныне… Но при чём тут большевики?
– Так оно тоже из-за них. Благодаря их воинствующей пошлости, беззастенчивой лжи, властолюбию и беспредельной жестокости, люди воочию увидели, какой может быть власть, до каких пределов бесстыдства и мерзости дойти. Потому царь и стал народным избавителем. Кому в голову придёт не слушаться мессии, который пришёл и изгнал дьявола?
– Впору тому же Ленину с Дзержинским и Троцким памятник поставить, – усмехнулся Солоневич.
– Напрасно иронизируешь, Ваня, – упрекнул я его. – Памятник, конечно, перебор, но после взятия Петрограда я, сколь есть моих сил, буду отстаивать, дабы оставили захоронение их вождей на Марсовом поле. Врагов надо уважать. Особенно когда они уже мёртвые.
Солоневич негодующе крякнул. Прошлось добавить, что и нашей власти будет от него немалая польза.