Новые горизонты, или Поиск предела. Александр Станиславович Сих
тской выходки солидного человека и, ничуть не обидевшись на явное покушение на убийство, полетела по своим мушиным делам.
Начальник, провожая её взглядом, сказал:
– Будем надеяться, что это был последний опасный преступник, которому удалось скрыться от правосудия в ближайший месяц. Хочется уйти тихо, мирно, с почётом и уважением, и без громких «висяков».
Ведь на носу, на котором недавно сидела муха, проступало более значительное событие. А именно – пенсия. Пенсия! Сколько в этом слове для сердца нашего слилось! Правда, только для тех, у кого это самое сердце доживало до такого знакового события. А что это событие знаковое в жизни каждого человека, никто спорить, думаю, не станет. Очень важная жизненная веха. Очень. Главное, чтобы сердце человеческое до этой вехи достучалось.
Другое дело, что, когда сердца достучались и продолжают стучать в штатном режиме, люди к этой важной вехе относятся по-разному. Большинство – с радостью, меньшинство – с сожалением. Меньшинство – это те, у которых хорошие должности, с которых им не хочется уходить до боли в сердце, но с которых их вежливо могут попросить уйти с почётом. Умные, когда их просят, уходят. Не очень умные цепляются за соломинку, причём, – чужую, и тогда их уже не просят, а просто отправляют. Иногда даже с треском. И не всегда только на пенсию. Всё зависит от личной харизмы и, конечно, от номенклатурной конъюнктуры. В экстренных случаях бывает, увы, что с венком и эпитафией. Но это, к счастью, редкость. Это случается только тогда, когда личная харизма из звезды превращается в чёрную дыру, а конъюнктурная номенклатура наотрез отказывается быть в неё втянута.
Однако, очевидным и понятным образом, когда капитан государственного корабля поднял неожиданно всему живому такелажу вместо постоянно обещаемого благосостояния пенсионный возраст, не нашлось ни одного «террориста», которому удалось бы по этому поводу пробиться с возмущением на телевидение или, хотя бы, в газету. Хотя бы – в районную. Там царили всеобщее командное одобрение, ликование и бурные, но жидкие аплодисменты, так, правда, и не перешедшие в народную овацию.
Борис Михайлович не ликовал. Но и не возмущался. Первое делать ему не хотелось самому, а на второе он не имел права. Юридического. Впрочем, юридического права возмущаться законами, поступающими сверху, не имеет никто. Если, конечно, он не хочет прослыть предателем и иностранным агентом. Только человеческое. И только интимно индивидуальное. В тихом и гордом уединении можно ругнуться, сплюнуть и пустить горькую слезу.
Но пенсию Борис ждал с нетерпением. Он её так ждал, как, например, в лютый мороз ждут автобус, который вас доставит домой – в тепло и уют, но который по техническим причинам опаздывает на неопределённое время.
И вот, наконец, пожалуйста, гражданин, получите и распишитесь. Остался всего месяц. Ура – дождался! Ну, ладно, почти дождался. Потому как, будучи человеком не просто образованным, а образованным литературно, Борис прекрасно помнил, что человек не просто смертен, а бывает внезапно смертен. Но Борис Михайлович, по роду своей профессии имея многочисленные подтверждения этому печальному жизненному постулату, свято верил и надеялся, что чаша сия минует его.
Ведь всё самое интересное и прекрасное в его жизни ещё впереди! Ведь ему ещё нет и пятидесяти, а он уже свободен! Да ещё и с пожизненной оплатой. Разве это не счастье? И сразу же долой из города! Долой от стрессов и забот! Долой от шума и пыли! Вон из этого человейника! На дачу! Да здравствует природа! Да здравствуют грибы и рыбалка! Да здравствует свободное брожение ума! И, что самое главное, да здравствует творчество!
Да, именно творчество. Борис Михайлович ещё в детстве, будучи Борькой-Лоркой, мечтал стать писателем. Настоящим писателем. А настоящий писатель должен быть правдив в чувствах, а значит, – и в словах. Он понял это с годами. Поэтому в детстве он мечтал стать взрослым писателем, а теперь, став очень взрослым, осознал, что его предназначение быть детским писателем. И осознал он это отнюдь не от страха и инстинкта самосохранения. Нет. Ведь неизвестно, в каких чувствах и словах проще слукавить – в детских или взрослых. Борис осознал это от большой любви и жалости.
И вот до осуществления давней мечты остался месяц. У него даже уже был намечен сюжет для первой книги. Как только Борис Михайлович об этом подумал, его губы непроизвольно вытянулись в сладострастную улыбку, а пальцы обеих рук задёргались, будто стучали по клавиатуре.
И тут совсем некстати включилась селекторная связь.
– Борис Михайлович, извините, что отвлекаю, – пропела секретарша Маша и, как показалось начальнику, глупо хихикнула. – К вам лейтенант Милованов. – И веско добавила. – За советом.
– Пусть заходит, – благосклонно разрешил шеф, отогнав навязчивые мысли о будущей светлой и полноценной жизни на пенсии. – Чего-чего, а советов у меня больше, чем в печально известном Доме Советов.
И в голос засмеялся. Секретарша Мария, восприняв смешок шефа, как повод к лёгкому служебному флирту, недоверчиво