Рассказы и стихи. Владимир Плёсов
загорал до полной коричневости кожи. Считал это чуть ли не обязательной летней программой. Так нестерпимо захотелось последний раз раздеться и полежать на солнце, поиграть в футбол в одних трусах.
Стало жалко себя. Игорь закрыл глаза, чтобы сдержать слёзы. Заставил себя забыть про жалость. Пришла мысль о маме. Он стиснул зубы и попытался вспомнить прошлое…
Они переехали в многоэтажный кирпичный дом, где сейчас жили, когда вокруг была ещё деревня. Настоящая деревня. Окраина Москвы. Пошёл в школу и в четвёртом или в пятом классе впервые влюбился. По-детски, но сильно. Она была очень красивая. У неё была подружка, и с ними два их приятеля, мальчика. Так и гуляли постоянно вчетвером. А Игорь им завидовал. Однажды на школьной площадке видел, как они все целовались. Считались, и на кого выпадало, те двое целовались. Он и она. Через кепку… Девчонки при этом смущались и кокетничали, но продолжали играть.
Она ему снилась несколько лет.
Встретил её два года назад. Случайно. В магазине. Не узнала…
Вверху кто-то закричал. Что крикнули – не разберёшь. Игорь отреагировал на голос. Поднял голову. Узнал, кажется, Палыча. Почему-то у того перепуганное лицо. Или так показалось? Потом сверху стали опускаться стропы с крюками. Палыч стоял во весь рост и что-то показывал рукой. А, это он крановщику, догадался Игорь и только сейчас услышал работающий двигатель. Сразу пропала пелена и пришла ясность. Надо хвататься за стропы или за крюк! Палыч подсказывает и руководит невидимым крановщиком.
«Вира!..»
Голые руки скользят по стропам…
Надо ухватиться за крюк!..
Сорвалось!..
Ещё раз!..
Когда кажется, что тянущая вверх сила готова разорвать тело, Игорь разжимает пальцы…
«…Он был в здравом уме, но чувствовал ненависть ко всем сидевшим за столом».
Сколько можно терпеть боль? Где тот порог, за которым она уже безразлична?
В седьмом классе сосед Игоря по парте, на два года старше его, стал выкручивать ему руку. Из озорства. От избытка силы. Сначала было очень больно. Кричал. Потом только ненависть. И одноклассник понял, что переступил черту, которую переступать нельзя. Но понял поздно. Друзьями они не стали…
Дверь кандёйки открылась, и в клубы сигаретного дыма, перемешанные с шумом послеобеденного веселья и начавшегося уже празднования Международного женского дня, проникло что-то новое. В проёме двери стоял Игорь. Грязь, налипшая на нём многокилограммовым панцирем, стекала на пол. Его не сразу узнали. В наступившей тишине он прошёл босыми ногами к дальнему торцу стола, где бригадир и ещё трое играли в домино, медленно, с трудом поднял руку и ударил бригадира в скулу. Удар вышел не сильный, голова бригадира только качнулась, а на щеке остался косой грязный след.
Никто его не остановил. Все смотрели то на бригадира, то на Игоря. А он хотел ударить ещё, но в бессилии опустился на скамью и вдруг заплакал.
Он сидел, размазывая по лицу грязь и слёзы, и не видел, как кто-то