Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2. Игал Халфин
за то, что я похож на вождей: по происхождению я как Ленин (дворянин), отношусь к партии как Троцкий (оппозиционер), с женщинами веду себя как Луначарский (гомосексуально), а в частной жизни как Рыков (любит со стеклянным богом здороваться). Вот и угоди им: одним честь, а других выгоняют»271.
Последний анекдот – обобщающий: он показывает, что «нечистота» включала в себя в разных соотношениях социальное происхождение, политику и личную мораль.
Историю, случившуюся с Кутузовым в 1929 году, лучше начать с конца. Кутузова исключили из партии – опять. И он апеллировал к Томской контрольной комиссии – опять. «По решению проверочной комиссии 4‑го курса <…> я исключен из партии. Это решение неправильно. Для исключения меня из партии не дает оснований ни мое поведение в течении последних двух лет, ни тот фактический материал, который имел место на чистке и был известен до нее»272. Вот как оценивал Кутузов свое поведение после недавнего восстановления в партии: получив извещение от Сибирской контрольной комиссии о благоприятном исходе, «Я в ноябре 1928 года возвратился в Томск. Здесь из числа бывших оппозиционеров я восстановил приятельские отношения с Матвеевым и Таскаевым, но без намерения продолжать оппозиционную работу, и по своим убеждениям оставался на точке зрения партийных установок почти в продолжении года. На то время не было никакого намерения продолжать оппозиционную работу; могу только отметить, что мне оставались неясными обстоятельства и причины высылки Троцкого за границу; осуждая его выступления в заграничной печати, я не разделял всей резкости, с которой проводилось осуждение его в печати и на партсобраниях. В этом вопросе я придерживался примиренческой точки зрения, и эта ошибка не осталась без влияния на мое последующее поведение»273. Над Кутузовым висело обвинение в том, что он читал «книгу Троцкого». Скорее всего, речь шла о работе «Моя жизнь: Опыт автобиографии», написанной Троцким в Алма-Ате и Турции и впервые опубликованной в 1929 году, уже за рубежом. Книга, имевшая сильную антисталинскую направленность, на самом деле циркулировала по институту, но в руки Кутузова не попала. Он подчеркивал, что обвинение было «необоснованно» и снято еще до начала чистки. Бюро ячейки точно выяснило, кто читал запрещенный том, и применило соответствующие партвзыскания. «Я, – подчеркивал Кутузов, – к этому никакого отношения не имел»274.
Вообще Кутузов отрицал какое-либо персональное участие в оппозиции в 1929 году, какие-либо связи с местными троцкистами:
В Томске подпольной троцкистской работы я не вел; колебания по некоторым вопросам политики партии у меня были, как результат не полностью изжитых оппозиционных взглядов 1927 года. <…> С осени 1929 года у меня начались разногласия с руководящими работниками в ячейке на почве некоторых практических вопросов, а главным образом на почве настороженного и в ряде случаев резкого отношения к партийцам бывшим оппозиционерам и в том числе по отношению ко мне. <…> На этой почве я начал обособляться от партийного
ГАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 1795. Л. 72.
ГАРФ. Ф. 110035. Оп. 1. Д. П-51377. Л. 167.
Там же. Л. 25.