Там чудеса. Кристина Тэ
Владимира даже к Драгану ее ревновала, будто Фира хоть когда-то смотрела на него как на жениха. А другая, много старше и дряхлее, кажется, и вовсе ненавидела все живое, вот и ведьму вниманием не обделила.
Пожалуй, только юная княгиня Чаяна улыбалась ей всегда по-доброму и гнусных слов за спиной не говорила, но на то она и верная спутница великого князя. Пусть пятая по счету, пусть пока не родившая ни одного сына, зато светлая душой и ликом и охоронившая этим сиянием от всякой грязи и мужа, и детей его.
Фире вот тоже достался лучик. А еще у нее была Людмила, умевшая одним взглядом пресекать любые сплетни.
Даже любопытно стало, все ли сумеют злость удержать, когда они явятся в цветочную горницу в обнимку, как прежде.
– Идем, – позвала княжна и за руку Фиру потянула. – Вода остынет, не хочу девок опять гонять.
Ей гонять и не пришлось – всем командовала Дотья: чтоб над одной бадьей беспрестанно пар клубился, а другая чуть ли не коркой льда покрывалась; чтоб цветов вокруг было много, как в диком поле, а света – мало, будто прикорнул Хорс, отвернулся; и чтоб не чадили жирники, не сквернили вонью аромат цветов и девичьей чистоты.
Зря надеялась Людмила на трех помощниц и тишину – весь терем в комнату набился. Выстроились девы вятшие вдоль стен, тихое «а-а-а» затянули, пока старшие с невесты сорочку стаскивали и ступни ее травами натирали. А после уже Чаяна у ног ее присела и Фиру к себе поманила.
– Кровь предков великих, – прошептала, зачерпнув из стоявшей рядом чаши горсть крупных красных ягод. – Сила всех матерей и дочерей.
В неверном, зыбком свете жирников древесные глаза княгини сверкнули пламенем, русая корона волос заискрилась, а тонкие пальцы ягоды смяли и принялись темным соком на коже Людмилы руны выводить. Какие-то Фира учила и знала, другие – родовые, тайные – видела впервые и даже не пыталась запомнить.
Не про нее такие ставы.
Так что она просто сидела рядом, на усыпанном цветами полу, и бездумно следила за витьем сложного узора. Вдыхала пар и густой запах сладости и железа, а когда в ее расслабленную ладонь тоже всыпали ягод и силком сжали кулак, растерялась.
– След оставь, – тихо велела Чаяна. – Не словом – чувством.
И Фира поднялась. Замерла против Людмилы, молчаливой, напряженной, в лицо ее бескровное взглянула и коснулась влажными кончиками пальцев ее лба:
– Подумай, вспомни – и я услышу даже в другом мире.
И вспыхнули четыре темных пятна на челе сначала золотом, потом серебром и наконец развеялись без остатка, ушли под кожу.
– Сила земли далекой, подруги верной, сестры названой, – произнесла Чаяна, тоже вставая. – Сила отца и братьев, мужа и сыновей, сила воинов, – добавила, прижимая растопыренную пятерню к животу, и напоследок коснулась большим пальцем груди над сердцем. – Сила богов и всего сущего.
В тот же миг распев оборвался. Грохнули ставни: то нянька с дворовыми девками