Цеховик. Книга 8. Запах денег. Дмитрий Ромов
тебе не хватало, Амир? Мне от этого открытия хреново становится. Обидно, бляха-муха. Нормальный же чел, и пригодился бы мне здесь и Цвету ой, как пригодился бы…
Я киваю Александру, чтобы выводил бойцов. Теперь они уже не нужны. Сажусь на лавку напротив Ашотика и молча оглядываю его и его спутников.
– А это чё за х*й моржовый? – киваю на синего. – Ты в законе, деда? Кто такой?
Тот разражается злобной тирадой, состоящей исключительно из фени и мата.
– А ты сам кто такой? – несмотря на страх ерепенится и не сдаётся Ашотик. – А я тебе сам скажу, кто ты такой! Ты покойник! Тебя нет, я тебя завтра…
Он поднимает толстые, густо поросшие волосами руки и, сжав левую в кулак, интенсивно хлопает по ней основанием ладони.
– Я тебя вы*бу! – хрипит он, повторяя раз за разом.
Жалко смотреть. Всё-таки, я всегда был ментом, но не палачом. Я ловил вот таких упырей, но никогда не казнил, не лишал жизни и сейчас не желаю этого. Поэтому смотрю на них с грустью.
– Да заткнись ты, – негромко говорю я Ашотику.
И он затыкается. Ещё бы, доходит, не может не доходить, к чему дело идёт.
– Дурак ты, Ашотик, – качаю я головой. – Ты думал, завалишь Абрама и всё, будешь жить-поживать, да добра наживать?
– Его приговорили! – отвечает он, тыча в меня пальцем. – Ему всяко конец был! Вот, у Игната спроси, Игнат всю Москву держит. Он и приговорил. У нас всё по закону! А ты кто такой, а? Ты чмо!
Красиво говорит, смачно.
– Ты что ли Игнат? – спрашиваю я у синего. – Больше ты ничего не держишь. Вообще ничего. Только душу свою и то недолго уже осталось.
– Э-э-э, ты дурак! – снова разъяряется Ашот. – Тебя похоронят завтра же! Ты, чушкан пробитый, ты кто такой, вообще, чтобы на Игната хлебало разевать? Ты…
– Слышь ты, штрибан, – не могу сдержаться я, чтобы не процитировать Свердловского классика, – ты фильтруй хрюканину. А ещё лучше, закуси своё поганое жало.
Ашотик вскакивает, но Игорёк, стоящий сзади, тут же усаживает его обратно, отвешивая крепкую затрещину. Я поворачиваюсь к Амиру.
Какое-то время мы смотрим друг другу в глаза. Наконец, я вопросительно киваю, и он лишь качает головой и пожимает плечами. А потом отворачивается. Он точно знает, что сейчас будет.
– А ты кто такой вообще? – не может уняться Ашотик. – Ты как с ворами законными говоришь, чмо? Нас только воры могут судить, ты понял?
– Ошибаешься, – хмыкаю я. – Особое совещание может, ОСО, слыхал? Полевая тройка. Видишь, у нас тут представители воровского сообщества, МВД и трудящихся.
Я поочерёдно показываю рукой на Цвета, Торшина и на себя.
– И приговор, по сути, мы уже вынесли. Но ты можешь сказать что-нибудь, чтобы облегчить участь свою горемычную. Например, кто тебе велел убрать Абрама. Ещё меня очень интересует, через кого ты организовал покушение на меня и кто его выполнил. Давай. Если не расскажешь, тебе сделают очень и очень больно, так больно, что ты захочешь скорее умереть.
Ашотик пугается, бледнеет и снова начинает сыпать матом.
– Абрама