Без вины виноватые. Сан Кипари
бульваре впервые.
– Впервые? – она изумлённо посмотрела на Модеста. – Почему вы сюда не приводили своего сынишку? У нас здесь тихо, свежо, вот недавно цветочки посадили!
Винин смутился:
– Я… Я сам не знаю, почему мы здесь не были…
– А теперь будете чаще к нам приходить! Да, мой хороший? – она потрепала Уайта по голове и умилённо вздохнула. – На вас похож: такой же красавец растёт! Звать-то тебя как?
– Уайт.
– А лет сколько?
– Четырнадцать будет.
– Какой ты у нас взрослый и с папой гулять любит! Прелесть ваш сын, просто прелесть!
Дама ещё долго топила мальчика в вопросах, которые обычно задают надоедающие тётки, когда сюсюкаются с детьми, даже если этим детям по шестнадцать лет. Но на удивление эта дама совсем не раздражала Уайта своими глупыми вопросами. Слушая их разговор, Винин медленно попивал кофе и пребывал в размышлениях: его всё ещё беспокоил конфликт, произошедший в забегаловке, и мысли бились в попытках выяснить, кто прав, а кто виноват. Так ни к чему и не придя, он очухался, когда Уайт взял его за руку и сказал: «Пап, пойдём». Они попрощались с дамой и к тропам меж густой листвы деревьев и жёлтых фонарей.
Доев мороженое, Уайт вытер губы рукавом и сказал:
– Ещё раз спасибо, Модь. Ты прям как Стюарт или бабушка: они тоже за меня заступаются и в порыве хватают дураков за шею.
– О, не стоит благодарностей.
– Почему не стоит? Стоит, – он пнул камешек, как мяч, подбежал к нему и снова пнул. Когда камень пропал в густой траве, Уайт махнул рукой и крепко обнял Винина. – Знаешь, иногда я хочу, чтобы ты был моим папой, а то мой тот ещё дурак. Я его и папой назвать не могу, только отцом, да и то через силу. Никакой он не отец вовсе.
– Почему?
– Не звонит, не приходит, променял меня на продажных девок. Разве это отец? Он – бездарь, не то, что ты. Я когда в первый раз тебя увидел, так сразу почуял, что ты хороший, а чуйка у меня что надо.
Винин не знал, что ответить, и смущённо внимал его словам. Уайт продолжил размышлять вслух:
– Мне для счастья хватило бы тебя, мамы, бабушки, дядей, Блэка и Стюарта. Остальные взрослые – мусор, дети, не умеющие жить правильно. Они вовсе не взрослые, даже если им по пятьдесят или сорок лет, – они выросли физически, но не выросли умом. Наше общество и мир прогнили: взрослые дети очень злые, а маленькие взрослые очень несчастны из-за них. Я постоянно вижу эти пьяные рожи, вижу эту злобу в страшных выпученных глазах, слышу этот отвратительный смех взрослых детей, что каждую ночь дико орут в забегаловке. Я часто вижу маленьких взрослых, что страдают от этих мерзких тварей, не знающих ничего, кроме водки и вина. Мой отец, бабушка, тётка – они взрослые дети, обижающиеся и злящиеся на мелочи и пустяки, они не умеют жить и злятся от этого, и гадят на жизни окружающих, а потому что сами глупые. И знаешь, пап, я начинаю беспокоиться за маленьких взрослых.
– Боишься за их судьбы и жизни?
– Нет, я не боюсь, я беспокоюсь. Я не умею бояться, умею только тревожиться и от этого тяжело на душе… – с этими словами он