Жизнь, которая словно навечно. Анастасия Рубанова
как и все на свете, имело конец, дойдя до которого Рудковски лениво подняла голову вверх. И когда взгляды их наконец встретились, Генри заметил: серо-голубые радужки Катерининых глаз омываются маленькими, кристально чистыми озерцами.
Расстояние между героями составляло теперь не более тридцати сантиметров. Такой же была разница в их росте, и это вынуждало девушку при упорном нежелании отводить глаза усиленно напрягать хрупкую шею.
Генри почти мог поклясться: он ожидал расчетливо-хладнокровного удара по лицу. Парень до того проникся этими представлениями, что уже явственно ощущал их на своей коже. Но Рудковски не двигалась.
Озвучь Катерина волнения, какие в последний месяц сдавливали ей грудь, Генри услышал бы откровенно интимную оду, посвященную мукам автора. Но Катерина молчала. В безмолвии плавал и парень. Диалог, где они выказывали порывы, о каких хотелось кричать, и выслушивали страсти, каким хотелось внимать, разворачивался в их мыслях.
Окажись виноватым не Генри, Катерина бы с радостью продолжала мучить его молчанием. Этим способом девушка истязала собственных жертв. В свою очередь, будь он повинен не перед Рудковски, Генри тут же признал бы вину и не стал выискивать оправдания, как не решился бы он на подбор наиболее смазанных выражений.
Однако события разворачивались именно так, как тому поспособствовали их виновники. И Катерине пришлось с неохотой признать: ее гробовое безмолвие заставляло изнывать и душу, и тело. Генри же тщетно искал в закромах закаленного разума комбинации слов – а те только и делали, что всплывали в рандомном порядке.
В тот момент, когда сносный предел терпения боли был превзойден, Катерина отвела в сторону стеклянный взгляд, а затем отвернула от Генри и голову – словом, приготовилась мысленно попрощаться.
Как ни странно, есть такие способы уходить, которые всей своей сущностью кричат о желании остаться. Осознание это ударом молнии бахнуло в Генри, и, несмотря на возможные риски, парень понимал: он один стоит за штурвалом. Юноша, пережив за мгновение весь доступный ему спектр чувств, решился на бесповоротное.
Генри схватил Катерину за худенькую белоснежную ручку, настойчиво, но с неутраченной нежностью развернул ее корпус к себе, и спустя пару секунд рассудки обоих сообщили хозяевам: их губы накрепко сомкнуты в исцеляющем поцелуе.
При всем желании ни Рудковски, ни Генри не смогли бы сказать, сколько времени отнял у них момент забвения. Об этом кричало нытье в ступнях девушки, вынужденной стоять на носочках, и оно же в не разгибающейся теперь шее юноши – разница в росте требовала жертв. Впрочем, на беду испытуемых, эксперимент по сближению их безжалостно прервал отец, чье вмешательство, не шуми он нарочно, они верно и не заметили бы.
Возможно ли вникнуть в волнения отца, чью принцессу – пусть на сегодняшний день ей и было ни много ни мало, но двадцать – на его же глазах перехватывает другой мужчина? Под строгим взглядом Джозефа Ромео с Джульеттой застыли, не смея позариться