Провидец. Динар Шагалиев
мой давний знакомый и хороший друг семьи – Элиас Корхонен. Проживал он тут же, на втором этаже.
Был он выходцем из чухонцев и в бытность свою преподавал нам с сестрицей теорию паровых механизмов, а так же арифметику с черчением. Элиас был страшно увлечён изобретательством, и регулярно таскал нам свои поделки. Мы с Настенькой, раскрыв свои рты, глядели как движутся шестеренки на чудных машинах. Однажды он приволок механического таракана, размером с собаку, который пыхтя паром бегал по зале, распугав всех гувернанток. Мы с сестрицей смеялись до слез, а няни осеняли себя крестом и бормотали о бесовщине. Корхонен настолько полюбился нашей семье, что и после окончания обучения, временами, захаживал в гости, дабы откушать чаю за тёплой беседой. Славные, беззаботные времена…
Поднявшись на крылечко, я схватился за кольцо дверной ручки и постучался. Поначалу не получил ответа. Даже подумалось, что дома никого нет. Мало ли у человека дел в воскресенье. Тем более, на красного цвета двери красовалась табличка «закрыто». Однако, через некоторое время послышались шаркающие шаги и звук крепкого засова. Следом дверь отворилась, приглашая войти нежным звоном колокольчиков. На пороге меня встретил пожилой господин в сером костюме старомодного кроя: приятной наружности, низкого роста, полноват, с белыми густыми бакенбардами; с темно – серыми глазами, но с отсутствием всякой сосредоточенности в чертах лица. Мысль, как и прежде, гуляла вольной птицей, порхала в глазах, садилась на полуотворенные губы и пряталась в морщинах лба. На голове его покоились монокуляры, что приносили великую помощь старческим глазам.
– Коленька, мальчик мой, – засветился Корхонен, принимая меня в свои объятия, – сколько лет, сколько зим. Совершенно позабыл про старика.
– Ну что ты, Элиас, как можно, – похлопал я друга по спине и передал пакет с гостинцами, – Вот держи. Твои любимые.
– С вишней? – прищурился он.
– С ней родимой.
– Тогда проходь давай, – засуетился Элиас, – Не стой дубом у порога.
Я вошёл внутрь. Лавка встретила меня запахом душистых трав, машинного масла и старины.
– Ты садись, садись, – не унимался Элиас, – Сейчас чаю подам. Обожди чуток, – и скрылся за лестницей.
Мне ранее доводилось бывать в некоторых странных местах, и по сравнению с ними эта лавка выглядела обычнее некуда: витрины с одной стороны занимали новейшие измерительные приборы и канцелярские принадлежности, стеллажи с другой заполняли кляссеры с почтовыми марками и монетами, фарфоровые статуэтки, часы и прочее антикварное барахлишко, представляющее интерес сугубо лишь для истинных ценителей.
Одна только вещь категорически не вписывалась ни в категорию «механизмов», ни в категорию «раритетов»: прямо над прилавком висело полотно с панорамой крепостных сооружений под хмурым осенним небом, сыпавшим на серые крыши мелким холодным дождем. Картину освещали две, пока ещё редкие, электрических лампочки;