Пешком по небу. Екатерина Аксенова
Глаш… – осторожно позвал Миша. – Глаша, – новая попытка.
Миша стоял в дверях своей комнаты, которая вот уже семь месяцев не его. Просто удивительно, как одно и то же место может одновременно оставаться прежним и измениться до неузнаваемости.
По стенам летели птицы. Широкие крылья, разноцветные перья. Раньше Миша думал, что нет никого свободнее этих птиц. После развода родителей он стал часто болеть. Воспаление лёгких, грипп, ангина, грипп, бронхит. Почти целый год в постели провалялся.
Миша подолгу лежал с температурой и представлял, что птицы приняли его в свою стаю. Он стал чайкой. В правой руке подушка, в левой руке – подушка. Взмах. Прыжок. Взмах. Прыжок! И вот Миша летит! Комната кружится и раскачивается. Ветер свистит. А плечи! Плечи расправляются. Голова лёгкая, словно её основательно проветрили, вымели сор, потушили жар.
Взмах. Прыжок. Взмах. Прыжок. Нога запуталась в одеяле, комната накренилась, завертелась, и вместо кровати Миша приземлился на пол. На очень твёрдый и сердитый пол. Левая рука противно хрустнула – чайка сделалась однокрылой.
– Кто тебе разрешал заходить в мою комнату? – холодно сказала Глаша, не поднимая глаз от телефона.
– Вообще-то это моя комната. Была.
Полумрак. За окном просвистела машина. Свет брызнул на потолок, и на стенах выросли силуэты голых деревьев. Призрачный лес, в котором заблудилась птичья стая. Но это уже не важно. Никогда этим широким крыльям и разноцветным перьям не выбраться наружу. Обман с самого начала. Они навсегда заперты в этой комнате. Где больше нет Однокрылой чайки – только сердитая девочка, которая ничего не видит кроме синего прямоугольника перед собой.
– Вот именно. Была. Теперь это моя комната, мелкий. Так что вали отсюда. И не заходи в мою комнату!
– Вообще-то я и не захожу. Чисто технически я стою в коридоре.
Глаша подняла взгляд от телефона и уставилась на Мишу.
– Тогда я сейчас запущу в тебя стулом. Но чисто технически целиться буду в дверь.
Миша отпрянул. Глаша не шутит. Он знал. Глаша никогда не шутит. Если сказала, что будет питаться одними чипсами, или пойдёт гулять несмотря на запрет, или запустит стулом, так она и сделает. Но Мише просто необходима её помощь.
– Глаш, можно тебя попросить?
Тишина.
– Глаш?
Тишина.
– Ну, Глаш.
– Отвали, насекомое.
– Глаш, можно твой телефон на десять минут?
Глаша с отвращением уставилась на Мишу, будто он и правда превратился в насекомое. Мерзкое и грязное насекомое, от которого просто так не отделаешься. Комар или, скорее, муха.
– Брысь отсюда! – Глаша запустила в Мишу тапкой.
– На пять минут.
– Нет! Совсем спятил, что ли?
– Мне очень нужно. На три минуты. Пожалуйста!
– Иди у Лены попроси.
«Лена» – это Мишина мама. Глаша так её и называла – Лена. Не Елена. Не Елена Павловна. Не тётя Лена. Просто Лена. Будто Мишина мама ей подружка!
– Я не могу у мамы взять. Тогда она спросит, где мой. А я его… потерял, в общем.