Праведник. Валерий Ивашковец
пока не полюбит его девица-краса…
Иов слушал маму с открытым ртом и широко распахнутыми глазами. Иногда светлая слезинка нет-нет, да и скатывалась по щеке, капала на рубашку. Выслушав счастливый конец, Иов облегчённо вздыхал и, задумавшись, спрашивал:
– Под ликом чудища скрывался добрый, красивый молодец. Значит, не всегда по виду человека можно понять – каков он?
– Да, сыночек, – обняла Лукерья Иова и прижала его голову к себе, – вот и у нас, в деревне, бабушка Тося – высохшая, невзрачная, на бабу-ягу похожая. А ведь у неё муж и единственная дочь погибли в войну. Но она не озлобилась. Кто бы ни шёл мимо – обязательно пригласит в гости, чаем угостит; не поскупится на слово приветливое и совет добрый.
– А я её защищал! – гордо посмотрел на маму Иов.
– Молодчина.
– А Фрол Лукич, завмаг, нехороший, хотя с виду городской и улыбается сладко.
– Это почему же, плохой?
– Прошку, сына своего, ни за что побил.
– Не проста наша жизнь, Иовушка, ой как не проста, как и сами люди.
И сейчас, Иов со страхом наблюдал, как мама, укрепив ведро, принялась белить дымоход. Сердце Иова неприятно покалывало.
– Лукерья! Ты где? – послышался из-за забора голос соседки, тёти Дарьи.
– Что ты хотела? Здесь я, на крыше!
Лукерья неловко обернулась, в глазах закружилось и, тихо охнув, покатилась вниз…
– Мама! – в отчаянии закричал Иов.
Перекатившись, словно бревно, Лукерья слетела с крыши и с неприятным хрустом распласталась на земле…
– Мама… – кинулся к ней Иов, остановился и, покачнувшись – рухнул рядом.
– Ах, ты ж батюшки! Что же я наделала? – запричитала соседка, заглянув на крики во двор. – На помощь, люди добрые!
Очнулся Иов на следующий день.
Укрытый тонким одеялом, он лежал на кровати в своей спальне. Голову холодил мокрый платок, в помещении остро пахло какими-то травами. Из зала доносились негромкие голоса, и тянуло запахом свечей и ладана.
– Мама, – робко позвал Иов, вспоминая происшедшее.
Затем медленно слез с кровати и, покачиваясь, направился к двери. Бесшумно открыл её и замер на пороге – на кровати, стоящей возле окна, лежала его мама с мертвенно-бледным лицом и закрытыми глазами. Руки её, как у покойника, были сложены на груди, а тело укрывало белое покрывало. Рядом, на столе, стояла икона, и дымились свечи.
На скамейках, расположенных вдоль стен, сидели и негромко переговаривались деды: Пётр и Филипп. Чуть поодаль, расположились одетые во всё чёрное бабушки – Матрёна и Клавдия, всхлипывающая тётя Дарья и несколько соседей со строгими лицами. Отсутствовал Иван.
Увидев Иова, все возбуждённо заговорили, а баба Матрёна поднялась на встречу причитая:
– Внучек мой, родной! Горе-то, какое! Полежал бы ещё… Мама, вот, совсем плохая, в сознанье никак не приходит… Папа поехал за священником, – гладила она голову внука, вытирая глаза и нос концом платка.
– Пусть к матери подойдёт, пока жива, –