Нигде и никогда. Алексей Корепанов
Когда муки голода становились нестерпимыми, он выползал в степь и пытался ловить маленьких юрких зверьков. Но удача приходила к нему редко, потому что бесполезные крылья волочились по земле, делая его неуклюжим и беспомощным. Дракон жадно пил речную воду, на время обманывая желудок, но слабел все больше и больше. От слабости он засыпал, и спал почти не пробуждаясь, потому что во сне притуплялся голод и чуть утихала боль. Это был даже не сон, а тяжелая дремота, соединявшая в бесконечную однообразную цепь лето и осень, зиму и весну. Когда приходила весна, дракон просыпался, потому что пещера наполнялась талой водой. Иногда вода приносила безвкусные трупики степных зверьков, и он без всякого желания пожирал их, страшно мыча от не проходящей боли в горле. Болезненное мычание разносилось по размокшей степи, и люди десятой дорогой обходили и объезжали одинокую пещеру в овраге, испуганно крестясь и погоняя лошадей.
Сны уносили дракона в те времена, когда он мог целый день без устали мчаться над землей, ловя чуткими раковинами ушей волны страха. Был он тогда молод и могуч, и без труда добирался к закату до широкой реки. На ее высоком берегу стоял белый город, взметнувший в небо колокольни соборов. Золотые кресты мягко сияли в закатных лучах, и далеко над водой плыл гулкий колокольный звон. Дракон тучей обрушивался на город, хватал добычу, жадно рвал ее на части прямо в воздухе и, насытившись, неторопливо летел назад, к своему логову, бесшумно скользя по черному небу. Иногда внизу мелькали огни костров, и дракон огибал их стороной, потому что вид огня был неприятен ему.
Потом, с годами, дракону стало все тяжелее добираться до белого города, но в степи появилось много селений, где тоже можно было поживиться. Ему нравилось, сложив крылья, падать на конские табуны и стада коров, нравилось, когда добыча сопротивлялась, а не обмякала беспомощно в когтях, умерев от страха. Бывало и так, что, возвращаясь в пещеру, уже насытившийся, он пролетал над каким-нибудь селением, лениво кружил над ним, а потом летел дальше, и волны страха, мчащиеся от земли, заставляли сладостной дрожью трепетать его чешуйчатое тело.
И все это перечеркнули отравленные стрелы, заговоренные колдуном. Синее небо и весело бегущая к горизонту степь сменились сырым мраком пещеры.
Однажды дракона разбудила гулкая дрожь земли. С потолка и стен падали куски мокрой глины. Он лежал в темноте и прислушивался, встревоженно разевая зубастую пасть. Настала ночь – и земля успокоилась, но потом начала содрогаться опять, и дракон оживился, забил по стенам хвостом. Возможно, такая дрожь сулила добычу. Пусть не свежее мясо и теплую кровь, а падаль, но выбирать не приходилось.
Дракону уже случалось вдоволь отведать падали. Было это давным-давно, когда над оврагом весь день ржали кони, с топотом мечась по полю, кричали воины и звенела, звенела сталь. Он притих в своей пещере, потому что не ощущал волн страха, но знакомый запах крови заставил его насторожиться. К вечеру, когда стихли топот и крики, и резкий звон клинков не разносился