К далекому синему морю. Дмитрий Манасыпов
От нее, вися на красных, желтых и еще каких-то ниточках, вниз уходили лохмотья. Капитан выл.
Земля сыпанула гуще, в траншею, дико блестя глазами, скатился Младшой. В руках Младшой почему-то держал растяжку от палатки. Морхольд, косясь на него, начал вставать.
– Прижми его! – быстро и тихо-тихо, подмигивая, зашептал Младшой. – Ну, прижимай!
Морхольд прижал. Навалился на капитана, почти сел сверху, закрывая Младшого. Капитан забубнил, сбившись со своей одной ноты, заплевался и начал махать руками.
– Держи! – Младшой резко развернул покалеченную ногу, воткнув шприц. Капитан побледнел и начал уплывать куда-то вглубь себя. Морхольд навалился сильнее, чуть оглядываясь.
Младшой, сопя, дергал оставшийся кусок каната. Как он продел лохмотья внутрь… мысль мелькнула и пропала. Медик с силой рванул канат вверх, прижимая деревяшку самой растяжки выше колена. Кровь брызнула, еще… и сразу стала течь медленнее. Младшой, сопя громче, торопливо бинтовал.
Морхольд дернулся и резко сел. Спину проткнуло раскаленным шилом, но терпимо. Он хватал воздух ртом и не мог надышаться. В кубрике стало ощутимо прохладнее. Чертов сон оказался прям в руку. Стоило подкинуть угля.
Он пошаркал к печке, мотая головой и ворча. Память подкидывала по ночам разное. Казалось – чего только не видел, чего только не делал. А во сне, вот ведь хрень, вновь становился самим собой больше двадцати лет назад. И как тогда же, как в первый раз, сердце колошматило раза в три быстрее.
Сигарету он прикурил медленно. Сел, глядя на угли в печке, задымил. Самокрутки ему дали с собой хорошие. Крепкие, но не горлодерки. Дым пах сладковато, мирно. Такие же он курил перед Бедой, дорогие, турецкие. Как там ее? Латакия, да. Какой-то интересный сорт табака, точно. Окурок отправил в печку щелчком, забил ее полностью и отправился досыпать. С утра его ждало много дел. Силы понадобятся.
Морхольд приоткрыл глаз, пытаясь что-то рассмотреть. Само собой, не вышло. Он нащупал спички на тумбе у кровати, запалил свечку. И поморщился. Ничего и никуда не пропало, отдаваясь хрустким звонким щелчком где-то в пояснице.
Сколько проспал? Непонятно.
Морхольд откинул крышку деревянного ящика, стоявшего у кровати, достал чистый камуфляж, старенький, но крепкий «Вудленд». Белье, чистые теплые портянки. И дождавшиеся своего часа яловые сапоги. Оделся, обулся, ощущая, как сильно хочется есть. Надо было что-то сообразить.
Сообразить вышло не особо много. Солонина, банка гороха, закатанная вручную в Кинеле, кусок сыра. И вода. Желудок довольно заурчал. Морхольд, жадно глотая желтые куски мяса, прохромал к лестнице, ведущей наверх. Стоило понять – что творится на улице.
Надстроенный второй этаж у гаража венчали четыре окна, плотно закрытые стальными ставнями, открывающимися и запирающимися изнутри. Морхольд подошел к левому, выходящему на саму улицу. Осторожно, чтобы не звякнуть, поднял крышку, закрывающую смотровую щель. Выглянул. Ну, как и предполагалось.
Серая хмарь. Крапающий