Киевский лабиринт. Иван Любенко
проспекту. Именно из его дверей вышел высокий господин с длинными английскими усами, в модной фетровой шляпе модели «Хомбург», отличавшейся узкими, немного загнутыми полями и продольной вмятиной на тулье. Темно-синяя костюмная пара, белая сорочка с темным галстуком и лакированные туфли довершали его наряд. В руках он держал трость. На вид ему было лет тридцать пять. Только вот короткая стрижка, тяжелый внимательный взгляд и уверенная походка выдавали в нем военного. Ротмистр Штарберг служил в киевском жандармском управлении уже восьмой год. За это время он повидал немало. Приходилось проводить обыски, сидеть часами в засадах, участвовать в погонях. Чаще всего это происходило на Подоле, где цвели и множились сборища анархистов, эсеров, бундовцев, социал-демократов и сторонников Поалейциона. Однажды ему удалось даже отыскать подпольную типографию, устроенную в подвале заброшенного дома. Эта удача была бы невозможной без использования агентурной сети, которую Александр Петрович кропотливо плел все последние годы. Порой получались весьма интересные комбинации, когда информация от одного источника перепроверялась сведениями от другого. Такое случалось, если информаторы служили в одном и том же ведомстве и совсем не подозревали, что сообщают об одном и том же событии. Вот и сейчас он шел на встречу с агентом.
Ювелир Лейб Гиршман попал в разработку случайно. Виной всему была его жадность: семь лет назад он польстился на сомнительную сделку (соблазнила низкая цена) и купил золотой брусок весом в два фунта. Золото, как уверял посредник, имело совершенно чистое происхождение. Этот гешефтмахер получил профит дважды. Первый раз, когда покупатель и продавец выдали ему проценты за то, что свел их вместе, а второй, когда, будучи агентом охранки, донес об этом Штарбергу. Сказать по правде, никаких сведений о преступном происхождении слитка ни у полиции, ни у жандармерии на тот момент не было.
Вербовка ювелира проходила по всем правилам. Сначала состоялся нелицеприятный разговор с глазу на глаз. Штарберг, будучи тогда еще штабс-ромистром, в красках обрисовал Гиршману его ужасное и недалекое будущее. Затем он молча выкурил папиросу и сполна предоставил жертве возможность воспользоваться собственной фантазией о своей незавидной доле в обществе воров, насильников и грабителей.
Когда маленькие поросячьи глазки уже наполнились слезами и начала подрагивать нижняя губа, офицер принялся успокаивать его словами о том, что «не так уж страшен черт, как его малюют», что «хороший адвокат всегда может убавить срок», и что «в остроге тоже люди сидят»… Вот тут-то нервы торговца не выдержали, и он разрыдался по-детски, в голос. Не проронив ни слова, визави достал портсигар и, чиркнув карманной зажигательницей, пустил в потолок длинную струю дыма.
– Не губите! – взмолился коммерсант, вытирая мятым платком глаза. – Заплачу любые деньги, только в тюрьму не сажайте.
– Что ж, пожалуй, я готов сделать для вас одолжение, хотя… это будет совсем не просто, – ледяным голосом выговорил жандарм.
– Прошу вас!
– Но это только ради