Сбежавший жених. Элизабет Вернер
Рунек, «каменный гость», как в насмешку шепотом назвала его своему жениху Цецилия, тоже не уходил со своего места. Молчаливость Эгберта в самом деле бросалась в глаза, по крайней мере Эриху и Майе, баронесса же Вильденроде находила ее вполне естественной, молодой человек, очевидно, чувствовал себя чужим в обществе, к которому не принадлежал по праву, и милость, оказанная ему приглашением, по всей вероятности, больше тяготила его, чем радовала. Цецилия вполне разделяла мнение брата об этом и, подражая ему, до сих пор почти не обращала внимания на молодого инженера, но она заметила, что он наблюдает за ней, само собой разумеется, она сочла это доказательством удивления и восхищения ее красотой, а потому соблаговолила заговорить с ним.
– Так вы раньше знали моего брата?
– В большом городе неудивительно встретиться, – спокойно ответил Рунек. – Впрочем, встреча была мимолетной.
– Это было три года тому назад, в Берлине? Я помню, он приехал оттуда в Лозанну, чтобы забрать меня из пансиона. Но, мне кажется, Оскар не особенно любит Берлин. Вы долго пробыли там?
– Несколько лет, ведь я учился в Берлине.
– А, вот как! Зимой и я познакомлюсь с ним, мне покажет его Эрих. Воображаю, каким блеском должна отличаться там жизнь общества, особенно во время сезона!
– Об этом я, к сожалению, ничего не могу сказать, я ездил в Берлин, чтобы учиться и работать.
– Но ведь не все же время шло на это?
– Все!
Этот твердо произнесенный ответ прозвучал почти сурово, он чрезвычайно не понравился Цецилии, но еще больше не понравился ей человек, давший такой ответ, она впервые взглянула на него внимательно. Этот друг Эриха имел положительно отталкивающую внешность! Правда, высокая, могучая фигура делала его приметным, но она решительно не вписывалась в рамки гостиной, к тому же у него были некрасивые, неправильные черты лица, жесткие, резкие и нелюбезные манеры. Последний ответ прозвучал так, как будто этот Рунек пытался поучать ее, баронессу Вильденроде. К своему удивлению, она заметила, что о робости и угнетенности здесь и речи быть не может, что в холодных серых глазах Рунека выражается вовсе не восхищение ею, они блестели враждебно. Однако это лишь подзадорило Цецилию.
Она положила хорошенькие ножки на каминную решетку и, откинувшись на спинку глубокого кресла, приняла небрежную, но необыкновенно грациозную позу. В этой части гостиной уже были сумерки: огонь в камине колеблющимся светом озарял стройную фигуру Цецилии в светлом шелковом платье, украшенном кружевами, розы на ее груди и красивую головку, лежавшую на темно-красной подушке.
– Боже мой, как я буду жить в этом Оденсберге! – со вздохом сказала она. – Каждое третье слово здесь «работа»! Кажется, здесь не знают ничего другого. Я, легкомысленная дочь света, просто робею и обязательно попаду в немилость к моему будущему свекру, который тоже кажется записным тружеником.
Она говорила задорным тоном, который все в ее кругу находили пикантным, но здесь он не произвел никакого впечатления.
– Совершенно верно, господин Дернбург служит всем нам примером