Проклятье вендиго. Рик Янси
как дневник и как альбом для вырезок.
В течение следующих трех дней я нашел еще больше закладок между страницами остальных тетрадей. Я завел новую папку под названием «Вырезки», разложил закладки по их порядку в тетрадях (другими словами, по номерам тетрадей и номерам страниц) и снабдил записями по поводу возможных новых путей поиска. Я могу поручиться за подлинность некоторых закладок (например, вырезок статей из «Нью-Йорк Таймс»), тогда как подлинность других – таких как визитная карточка Абрама фон Хельрунга – еще нуждается в подтверждении. Я не могу со стопроцентной уверенностью сказать, что они не поддельные или что они не являются частью изощренных творческих упражнений автора тетрадей.
Книга четвертая
Опустошенность
«Потому что панический ужас пустыни призвал его этим голосом издалека, вобравшим силу неизмеримых пространств; и в нем было очарование опустошенности, которая уничтожает».
Часть первая
«Что есть я, Уилл Генри?»
Я не хочу об этом помнить. Я хочу избавиться от этого, избавиться от него. Почти год назад я отложил перо и поклялся, что больше никогда за него не возьмусь. Пусть это умрет вместе со мной, думал я. Я старик. И я ничего не должен будущему.
Скоро я усну и очнусь от этого страшного сна. Придет бесконечная ночь, и я пробужусь.
Я жду этой ночи. Я ее не боюсь.
Мне довелось испытать страх. Я слишком долго глядел в преисподнюю, и теперь преисподняя смотрит на меня.
От засыпания и до пробуждения – оно здесь.
От подъема и до отхода ко сну – оно здесь.
Оно всегда здесь.
Оно грызет мое сердце. Оно гложет мою душу.
Я отворачиваюсь – и вижу его. Я затыкаю уши – и слышу его. Я накрываюсь – и чувствую его.
То, что я имею в виду, не опишешь словами из человеческого языка.
Это язык голых ветвей и холодного камня в угрюмом шорохе колючего ветра и ритмичной капели дождя. Это песнь, которую поет падающий снег, и нестройный ропот солнечного света, разорванного сеткой балдахина и едва просочившегося сквозь нее.
Это то, что видит невидящий глаз. Это то, что слышит неслышащее ухо.
Это романтическая баллада смертных объятий; торжественный гимн потрохов, сваливающихся с окровавленных зубов; стенания раздувшегося под палящим солнцем трупа и грациозный балет личинок на развалинах божьего храма.
На этой серой земле у нас нет имен. Мы скелеты, отражающиеся в желтом глазу.
Наши кости иссушены и выбелены прямо под кожей, наши пустые глазницы разглядывают голодных ворон.
В этом царстве теней наши оловянные голоса скребутся как крыло мухи по недвижному воздуху.
Наш язык – это язык слабоумных, тарабарщина идиотов. Корень и лоза могли бы сказать больше, чем мы.
Я хочу