Кровавые сны. Станислав Блейк
как можно скорее, пока мятеж не перекинулся дальше. Во-вторых, Флиссинген перекрывает Шельду. Тот, кто владеет им, владеет и путями во Фландрию. Если герцог Альба не понимает этого, он просто глупец. Впрочем, это было ясно еще тогда, когда он ввел проклятую «алькабалу».
– Если бы Фернандо де Толедо был настолько глуп, – возразил Габри, – он бы не был возвышен еще императором, который, говорят, не чета был своему сыну, нынешнему королю.
– Альба храбрый воин, – сказал Феликс, – оттого и достиг многого.
– А что ты видишь сейчас перед собой? – спросил Габри.
– Фландрскую армию герцога.
– Так вот, если ты сам признаешь, что Альба прославленный воин, умеющий управлять армией, то видимое нами может означать лишь одно.
– Что же, о мудрейший? – выпятил пухлую губу Феликс.
– То, что на востоке у герцога появился враг, – Габри сделал ораторскую паузу. – И враг этот грозит ему куда как больше, чем несколько зеландских бунтующих городов, которые можно будет подмять после.
– Это может быть только Taciturnum[10], – Феликс передумал насмешничать, признав правоту Габри. – Принц Оранский, или его брат, граф Людвиг Нассау.
– Ни разу армию герцога Альбы не били в поле, – сказал задумчиво Габри. – Весь мир принадлежит Габсбургам, кто такие эти несчастные, чтобы противостоять империи, в которой никогда не заходит солнце?
Оба мальчика получали католическое воспитание, были убеждены в могуществе короля, и, хоть и испытывали симпатию к гёзам, не могли помыслить, что сопротивление не будет подавлено.
Осажденный гарнизон Мидделбурга, столицы Зеландии, еще держался, хотя всю округу контролировали гёзы. Замок Соубург, в течение пяти лет находившийся в распоряжении инквизиторов, становился слишком опасным местом, чтобы можно было оставаться в нем и дальше. Узнав, что испанская армия не спешит на помощь осажденным, председатель трибунала Кунц Гакке принял решение не ждать ответа на послание церковному министру Мишелю Байо из Брюсселя, но снаряжать обоз.
– Иоханна никто не видел со вчерашнего вечера, – встревоженный компаньон Бертрам Рош, в дорожной одежде, вооруженный до зубов, предстал перед отцом-инквизитором.
– Волк остается волком, – в сердцах бросил Кунц, успевший сорвать себе горло, крича на подчиненных, на охрану замка, испанцев, подчиненных коменданту осажденного Мидделбурга, на возчиков, нанятых в гильдии близлежащего Флиссингена по случаю отъезда.
– Он не простил нам смерть стаи, – сказал Бертрам. – Он отомстит.
– Пусть попробует, – зловещий оскал инквизитора едва ли уступал волчьему.
– Что делаем с оставшимися узниками? – этот вопрос не давал покоя отцу Бертраму с тех самых пор, как решение об отъезде было окончательно принято. Об отъезде, так похожем на бегство.
– Яви милость еретикам, – сказал Кунц. – Ты же любишь это.
– Уж
Молчаливый (лат.) – такое прозвище носил принц Биллем Оранский.