Аллегро забвения. Сергий Бриз
встанет на свои места, пройдём время
– Я бы сделал по-другому, – ответил, задумавшись, психиатр, – напоил бы Клофелином клиента, а когда он заснет, вдарил бы ему по переносице скалкой, так слегка, чтобы пошёл процесс гипотетического варианта операции и разбудил бы пациента. Вот, когда он без особого ущерба увидит свой греческий профиль, ему будет, о чём подумать перед предстоящей операцией.
Повисла пауза. Психиатр и пластик смотрели друг другу в глаза. Лица были серьёзные, скулы ходили желваками на покрасневших от выпитого коньяка лицах. Огоньки в глазах озорства и безнаказанности за поступки, которые прикрывались громкими словами о продвижении достижений в медицине ради государственных благ, жарили язвой и выплеснулись громким хохотом обоих врачей.
– Ну, у вас скажем, конечно, много ответственности, но если вас, как вы сказали, обманули, то и пострадаете только вы, – разводил руками психиатр. – А, представьте, если обманут меня. Как вы думаете, во что этот обман выльется обществу? Вот девушка лежит у нас, лапочка, вспомните. Глазки чистые, губки бантиком. Катя Калиничева. Видно, что она еле держится после перенесённых ею страданий страшного изнасилования.
– А, может быть и ничего такого страшного с ней не случилось, – отвечал хирург, переставляя шахматную фигуру психиатра с доски на стол и делая подряд два хода королевой. – Всего-то девственности лишилась. Может сама хотела такого представления дела.
– Я, сомневаюсь. На моей практике в психиатрической лечебнице я и не такое видел, – коварно излагал свои мысли психиатр. – Тяжело распознать в глазах пациента истину. Ну, это еще, куда ни шло, а вы представляете, как тяжело подстроиться под тех с кем общаются сами пациенты в потусторонних мирах?
Оба врача посмотрели друг на друга, выпили по рюмочке коньяка и закурили.
– Девочка эта на стадии заболевания, я это вижу, у меня опыт, и её заболевание прогрессирует. Она, как овец перережет своих обидчиков, попомните мои слова. Я у неё это в глазах прочитал, – брызгал слюной психиатр.
– Так надо диагноз поставить соответствующий, – шелестел выпившим коньяком пластик, – запереть в казематы, изолировать от общества.
– А как? Она повода не даёт. Залегла, как рыба на дно и соглашается со всеми. Ну, ни одного слова против, хоть бери и насилуй, со всем согласится. Вижу, понимает она, что упрятать могут её, – договорил психиатр и сделал хирургу ход королевой. – Мат вам, господин хирург.
В кабинет вошёл медбрат Копылов, роста небольшого, с рыжей шевелюрой кучерявых волос, торчавшего чуба из-под санитарной шапочки и сказал:
– Александр Сергеевич, ваш ненормальный Шмелёв опять по морде съездил мне, за то, что я ему сказал, чтобы он руками не хватал в столовой пищу для больных пациентов. Я, конечно, могу и ответить, вы же знаете, но потом скандала не оберёшься. Он же вам жалуется и плачет гад.
– Хорошо Копылов, иди, я разберусь, – ответил психиатр.
Копылов вышел, а хирург поинтересовался:
– Александр