По следам Александра Великого. Александр Харников
о помиловании.
У всех виновных необходимо было конфисковать имущество, которое они часто приобретали нечестным путем. В первую очередь это касалось братьев Зубовых. Впрочем, насчет Валериана была оговорка – с учетом его воинских заслуг и тяжелых ранений, стоило ограничиться лишь ссылкой в одну из его деревень, без права посещения губернских городов и обеих столиц.
Я закончил листать принесенные мне материалы, вздохнул и отдал увесистую папку Аракчееву.
– Алексей Андреевич, что я могу вам сказать? Конечно, тяжело решать чужие судьбы, вынося приговоры, пусть даже виновным людям. Но без этого невозможно править государством. Люди часто принимают доброту за слабость. Вот, например, император один раз уже простил братьев Зубовых… И чем они отплатили ему за доброту?
Аракчеев лишь развел руками. Возразить ему мне было нечем.
– Василий Васильевич, государь попросил вас написать заключение по этому делу, – сказал он. – Возможно, те, кто им занимался, что-либо упустили.
– Хорошо, напишу, – ответил я. – Только тянуть с судом не следует. Он должен стать предупреждением для тех, кому когда-нибудь придет в голову крамольная мысль о том, что можно играть коронами, словно мячами. Времена, когда сотня пьяных гвардейцев могла свергать и возводить на трон царей, уже прошли. И возврата им не должно быть.
Граф кивнул мне и вышел из моего рабочего кабинета. А я вздохнул, посмотрел на дело несостоявшихся цареубийц и положил на письменный стол ручку и стопку чистой бумаги. Мне опять предстояла бессонная ночь, головная боль и копание в грязных и кровавых делах тех, кто решил изменить ход истории…
10 августа 1801 года. Французская республика. Париж. Капитан Казбек Бутаев, РССН УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области
Вот так, живешь и не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Это я о том, что случилось со мной неделю назад. А произошло вот что…
Сидел я у себя в кабинете в Мальмезоне, занимался текущими делами, связанными с подготовкой нашего совместного похода против коварных англичан. И тут ко мне прибегает посыльный с запиской от Мюрата. С шурином Наполеона я давно уже сдружился и был с ним, что называется, на дружеской ноге. Единственно, что я не позволял себе – это таскаться с любвеобильным гасконцем по злачным местам в поисках красоток с «пониженной социальной ответственностью». Ну не по мне все это. К тому же такие похождения были чреваты разными заболеваниями, которые здесь почти не лечатся.
Впрочем, Мюрат на меня не обижался, хотя и не понимал, как такое возможно – нормальный мужик, здоровый, красивый, и не млеет при виде смазливой женской мордашки. В остальном же мы с ним всегда находили общий язык.
А тут – записка! Кроме того, что Мюрат просил меня как можно быстрее посетить его дом, больше ничего в ней написано не было. На словах же посыльный передал, что один из адъютантов генерала и его дальний родственник нуждается в срочной