Слепящий нож. Брент Уикс
любого из ныне живущих людей, подорвал влияние определенных Цветов Спектра, то есть люкслордов в составе правящего совета Хромерии. Над несколькими другими он все еще работал. Все эти цели – кроме признания перед Каррис – в конечном счете вели к одной, к одному великому замыслу, о котором Гэвин едва осмеливался даже думать, чтобы мысли каким-то образом не сделали его еще более невыполнимым, чем он был изначально. Словно, думая об этом, он мог выпустить свой секрет наружу, и тот навсегда ускользнул бы из-под его контроля.
Он должен был постараться, приложить все силы. Ради своего мертвого младшего брата Севастиана. Ради своей матери. Ради Гэвина.
И даже сейчас, мысленно говоря «Гэвин», он не был уверен, кого имел в виду: себя или своего брата.
Каррис во сне прижалась к нему, однако само это движение, по-видимому, вытолкнуло ее сознание на поверхность, и она тут же вздрогнула. Гэвин задышал ровно, притворяясь спящим. Она отодвинулась – быстро, но осторожно, чтобы его не разбудить. Возможно, она действительно его ненавидела (и вполне заслуженно), но это не мешало ей быть мягкой с ним. Это была одна из черт, которые Гэвин в ней любил.
Прошлой ночью он обнимал ее, пока она оплакивала своего брата; держал в объятиях, пока она не заснула, а потом встал и заступил на стражу. Он завидовал ее слезам, даже несмотря на то, что они заставляли его грудь вздыматься, а сердце болеть. Он завидовал ее чистой скорби о мертвом брате, в противовес его собственному ужасу и чувству вины в отношении брата живого. Ничего удивительного, что Дазен ему приснился, когда настала его очередь спать. Но как бы там ни было, прошедшая ночь ничего между ними не изменила. Сегодня он ожидал услышать от Каррис отрывистое «спасибо», не больше; а потом все вернется в обычное русло.
Другое дело, что этот распорядок не продержится долго. Каррис ведь не дура, очень скоро она заметит, что он не может извлекать синий. А она и без того уже задает очень неудобные вопросы.
Дело в том, что все его цели были сосредоточены в одном направлении, за исключением признания перед Каррис, которое вело в прямо противоположную сторону. Каррис являла собой самую большую угрозу для его планов. На нее не действовали ни лесть, ни давление. Единственное, к чему она прислушивалась, – это к собственному чувству справедливости. И если она решит, что в данных обстоятельствах правильнее всего будет разрушить его карьеру и жизнь, она сделает это, чего бы это ей ни стоило.
Умный человек сказал бы, что с ней следует поступить как с любым другим препятствием – а именно удалить с дороги. Не в смысле убить, нет. Он мог бы завезти ее на один из внешних островов, куда даже купцы заплывают раз в году, и попросту оставить там. Тогда, что бы с ним ни произошло, она не сможет вмешаться. Но украсть год жизни у человека, которому, очень может быть, и осталось-то всего лет пять… это дело нешуточное.
Гэвин сел.
«Нет, все это никуда не годится!»
Подошла Каррис – она ходила в лес до ветру.
– Как там, чесун-трава есть? – спросил Гэвин.
Она